Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [142]
Схема 6.1: Процесс апроприации ценностей через их переопределение
Теперь проследим пошагово апроприацию аргументов о боге, нации и семье. Что касается бога, в духовном сообществе (особенно в его фундаменталистской, докоммунистической форме) популиста, пользующегося идеологией, особенно привлекает возможность отрицать рациональность и модернизм, заменяя их апелляцией к некоему вечному закону. Этот идеологический элемент выбирают, как правило, те популисты, которые пытаются закрепить за собой и за своим политическим сообществом миссию по достижению определенной мистической цели. Как объясняет Дьёрдь Габор, «это значит, что как представители некоей первозданной основы – божественно-трансцендентной метафизической воли ‹…›, – ведомые к тому же миссионерским чувством, власть предержащие руководствуются в своих действиях не экономической, социальной или другой похожей рациональностью, а скорее [апеллируют к] вечной морали и духовному закону ‹…›. Политика, таким образом, из рациональной дискуссии превращается в подобие полемических религиозных диспутов, и в ней остается все меньше и меньше места для рациональной аргументации и диалога, основывающихся на обсуждении логических противоречий. Вместо того, чтобы воспринимать и реагировать на постоянно меняющиеся обстоятельства, власть фокусируется на вечных, неизменных и неизменяемых догмах»[685].
Тем не менее неоспоримый, с точки зрения рациональности, статус религии, а также религиозные символы и ритуалы – это лишь «оболочка», тогда как скрывающееся за этой оболочкой содержание представляет собой набор религиозных учений о добре и зле[686]. В западно-христианском и православном исторических регионах[687] популисты, пользующиеся идеологией, отобрали для своих целей только оболочку, отсеяв при этом суть религиозных учений. С одной стороны, они используют религиозные символы, как, например, в России, где Путина и его министров регулярно показывают по телевидению в сопровождении патриарха, который также благословляет его после церемонии президентской инаугурации в Благовещенском соборе Московского Кремля[688]. С другой стороны, они игнорируют базовое учение о солидарности, милосердии и умеренности как на уровне политики, так и на уровне приемной политической семьи, поскольку олигархи и полигархи, как правило, ведут роскошный образ жизни без намека на религиозный аскетизм[689]. Когда религиозные лидеры критикуют отсутствие уважения к основным догмам, это пропускают мимо ушей, как произошло с самим папой римским, призывы которого к гуманному обращению с беженцами не нашли поддержки у Орбана и венгерских епископов[690] (несмотря на постоянное подчеркивание своей приверженности христианским ценностям)[691].
На последнем этапе – переосмыслении – бог оказывается на стороне пользующегося идеологией популиста, то есть на стороне «нас», тогда как другие, «они», лишаются религиозной позиции и объявляются угрозой или открытыми врагами духовное сообщества. По словам Габора, популисты, пользующиеся идеологией, «[переносят] политический раскол внутри страны в историческую и эсхатологическую плоскость, разделяя тем самым на трансцендентальной основе политическую и общественную жизнь. В рамках этого разделения политические акторы наделяются свойствами Добра или Зла, не имеющими отношения к их заявлениям, программам и поведению. Это выглядит как примитивная апокалиптическая битва, противостояние сил в которой извечно и не требует критического осмысления: достаточно апеллировать к твердой вере и заявлять, что положительные и отрицательные ценности приписываются в зависимости от принадлежности к политической партии. ‹…› Такое ‹…› представление о мире ‹…›, где воплощение высшего блага (Summum Bonum), с одной стороны, и персонифицированное всемогущее зло (Summum Malum) – с другой, ‹…›, выражают потребность в священной / духовной войне, которая закончится тем, что мы (чья политическая вера является универсальной и истинной) освободим человечество (или, по крайней мере, наше сообщество) от аморального, развратного и злонамеренного врага, который постоянно несет в себе угрозу справедливости»[692]. В итоге пользующийся идеологией популист добивается двусторонней функциональной когерентности: он поддерживает религиозную риторику и присваивает ее символы, тем самым поддерживая сообщество, которое, по мнению людей, обеспечивает их безопасность; и, поскольку в его риторике «„выходящему за пределы разума“, абсолютистскому и чрезвычайно эмоциональному подходу, базирующемуся на безусловной вере, отводится фундаментальная роль», его
После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.
В настоящем учебном пособии осуществлена реконструкция истории философии от Античности до наших дней. При этом автор попытался связать в единую цепочку многочисленные звенья историко-философского процесса и представить историческое развитие философии как сочетание прерывности и непрерывности, новаций и традиций. В работе показано, что такого рода преемственность имеет место не только в историческом наследовании философских идей и принципов, но и в проблемном поле философствования. Такой сквозной проблемой всего историко-философского процесса был и остается вопрос: что значит быть, точнее, как возможно мыслить то, что есть.
Книга наблюдений, ошибок, повторений и метаний. Мысли человека, начинающего работу в новой сфере, где все неизвестно, зыбко и туманно.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.