Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [141]

Шрифт
Интервал

Популистский нарратив основывается на манихейской оппозиции «мы и они», похожей на ту, которую описывал Фукуяма, говоря о разделительной политике идентичности[677]. В качестве первого шага при построении подобного нарратива необходимо очертить границы этого «мы», то есть общей дискурсивной идентичности. Как объясняет Эрнесто Лакло, общее чувство потери и негодования «никогда бы не стало чем-то большим, чем довольно туманное ощущение солидарности, если бы оно не выкристаллизовалось в определенную дискурсивную идентичность ‹…›. Только этот момент кристаллизации создает „народ“ популизма». Однако Лакло также отмечает, что эта идентичность не «подчинена требованиям», а скорее «реагирует на них и через обращение этого взаимоотношения сама становится их основанием»[678]. Суть заключается в том, что даже если представление о «мы / нас» формируется через определение «обделенных» групп, получающаяся в итоге идентичность не может сводится к простой сумме разрозненных интересов. Напротив, она становится новой коллективной идентичностью со своими собственными границами и целью. Популист, формирующий представление о «мы / нас», не только выбирает, какие конкретно обделенные группы нужно включить изначально, но и оставляет за собой исключительное право решать, кого можно включить впоследствии. Другими словами, популист присваивает интерпретацию идентичности, становясь единственным, кто может легитимно ее определять (как и всеобщее благо [♦ 4.2.3]).

Пользующимся идеологией популистам[679] апроприация толкования позволяет использовать общую идентичность в функционально-когерентной манере. Однако в действительности они добиваются двусторонней функциональной когерентности, то есть создают идентичность, которая удовлетворяет не только практико-ориентированный спрос – восстановление справедливости и защиту от угроз статусу включенных групп – но и решает некоторые задачи на стороне предложения, в частности оправдывает монополизацию власти и покрывает личное обогащение политической элиты. Использование понятия «народ», в которое можно включить обделенные группы (то есть испытывающие неподдельное чувство несправедливости) и потенциально обделенные группы (то есть те, в которых чувство несправедливости разжигает популист с помощью своей популистской риторики)[680], как раз является одним из инструментов, позволяющих этого добиться. Другим, более сложным, но очень эффективным инструментом (по крайней мере, в посткоммунистическом регионе) является так называемая апроприация ценностей через их переопределение. Это значит, что пользующиеся идеологией популисты используют существующие идентичности, связанные с традиционными сообществами взаимной защиты, как основу своей деятельности. Эти идентичности укоренены в сознании индивидов как ценности, которые, при условии, что они уважаются, позволяют выжить и защититься от внешних врагов[681]. Существует три самых важных сообщества такого рода: духовное сообщество (бог), этническое сообщество (нация), и семья[682]. По утверждению Норрис и Инглхарта, в трудные времена индивиды рефлекторно возвращаются к этим стабильным сообществам, которые таким образом функционально-когерентны в глазах индивидов и представляют собой системы ценностей, наиболее подходящие для того, чтобы популист мог ими воспользоваться. Однако дабы они также стали функционально-когерентными для самого популиста, последний не использует эти идентичности в их естественном виде, а наделяет каждую из них новым конкретным значением (то есть переопределяет их). В то же время из нового определения исключаются все противники популиста, который, в свою очередь, становится единственным легитимным представителем определенного сообщества (то есть апроприирует его ценности).

На практике процесс апроприации ценностей часто происходит в один прием, когда популист просто начинает использовать некоторое понятие в его новом значении и в контексте своего нового (популистского) нарратива. Например, Клара Шандор следующим образом описывает апроприацию понятия «нация» Орбаном и его партией «Фидес»: «Пытаясь всеми возможными способами уравнять в значении понятия „нация“ и „сторонник «Фидес»“, – путем присвоения национальных символов или постоянной репрезентации себя самих как нации ‹…› – „Фидес“ ‹…› апроприирует все наши общие ценности, которые мы обычно связываем с понятием „нация“, – например патриотизм, культура, история – и активно исключает всех, кто, по их мнению, к ней не принадлежит, из-под „единственного флага“ или из „единственного лагеря“ венгерской идентичности, как они это называют, объявляя всех своих политических оппонентов нелегитимными. ‹…› „Фидес“ отбирает у своих конкурентов интеллектуальную и моральную собственность в символическом пространстве»[683].

С аналитической точки зрения стоит, однако, выделить три стадии этого процесса, чтобы понять, какой путь должно пройти понятие, чтобы стать полноценным инструментом популистского спроса и предложения (Схема 6.1). Первую стадию можно назвать отбором, в рамках которого популист выбирает привлекательные элементы из арсенала традиционных общих идентичностей, то есть такие, которые можно поставить на службу интересов элит. Помимо выбора определенных фундаментальных положений этот процесс также включает отбор


Еще от автора Балинт Мадлович
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Рекомендуем почитать
Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.


О смешении и росте

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь: опыт и наука

Вопросы философии 1993 № 5.


Город по имени Рай

Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.


История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания

В настоящем учебном пособии осуществлена реконструкция истории философии от Античности до наших дней. При этом автор попытался связать в единую цепочку многочисленные звенья историко-философского процесса и представить историческое развитие философии как сочетание прерывности и непрерывности, новаций и традиций. В работе показано, что такого рода преемственность имеет место не только в историческом наследовании философских идей и принципов, но и в проблемном поле философствования. Такой сквозной проблемой всего историко-философского процесса был и остается вопрос: что значит быть, точнее, как возможно мыслить то, что есть.


100 дней в HR

Книга наблюдений, ошибок, повторений и метаний. Мысли человека, начинающего работу в новой сфере, где все неизвестно, зыбко и туманно.


Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.


АУЕ: криминализация молодежи и моральная паника

В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.


Внутренняя колонизация. Имперский опыт России

Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.


Революция от первого лица. Дневники сталинской эпохи

Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.