Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [138]
В этой части мы подробно рассмотрим идеологический спрос, в частности спрос на популизм, и то, каким предложением отвечают на этот спрос пользующиеся идеологией популисты. Вначале мы даем краткий обзор истоков политики идентичности и того, как ее применяют популисты. Затем мы обращаемся к триаде «бог – нация – семья», которая является краеугольным камнем идентичности для людей и эффективным инструментом для пользующихся идеологией популистов. Далее мы даем определение понятию «враг», то есть актору, который в популистском нарративе представляет опасность для данной идентичности и которого выбирают те, кто «поставляет» идеологию в функционально-когерентной манере. Наконец, мы указываем на то, как политика идентичности выливается в теории заговора, и какие функции они выполняют в популизме с точки зрения спроса, а также предложения.
6.4.2.1. Функциональная когерентность спроса на популизм на Западе и на Востоке
Функциональная когерентность присуща не только популистам, применяющим идеологию. На самом деле особую функциональную когерентность можно обнаружить и у электората популистов[653]. Она проявляется в выборе той идеологии, которая наилучшим образом способствует сохранению их социального и экономического статуса. Этот выбор не всегда последователен с точки зрения ценностей, а люди принимают изменения в нарративе или могут относиться к нему, применяя двойные стандарты (то есть допуская некоторые исключения). Однако им важно иметь идеологию, которая легитимным образом защищает их статус от угрожающих факторов, процессов и людей.
Угрожающие факторы на Западе и на Востоке отличаются друг от друга. На Западе, согласно теории о культурной реакции, предложенной Пиппой Норрис и Рональдом Инглхартом[654], в 1970-е годы наблюдался рост поддержки социально-либеральных, прогрессивных ценностей, таких как секуляризм, космополитизм, открытость к разнообразию стилей жизни и народов, поддержка прав ЛГБТ и т. д. По утверждению авторов, приверженность к постматериалистическим ценностям возникла в результате удовлетворения материальных потребностей, то есть достижения беспрецедентно высокого уровня экзистенциальной безопасности[655]. Однако они полагают, что материальному благополучию угрожают иммиграция и культурные различия, с одной стороны, и экономические трудности – с другой, особенно обусловленные политическими мерами, которые приближают глобализацию. Как отмечают авторы, люди, «чьи жизненные шансы традиционно были под защитой национальных границ ‹…›, воспринимают их ослабление как угрозу своему социальному статусу и безопасности»[656]. Основное положение авторов заключается в том, что эти угрозы отменили достижения экзистенциальной безопасности 1970-х годов и вызвали так называемую культурную реакцию: люди отреагировали в соответствии со своими «авторитарными рефлексами» и начали требовать (политической) защиты во имя безопасности – против нестабильности и беспорядка – и во имя сохранения традиций – против приезжих и расовых / этнических меньшинств[657]. Еще одна теория, кратко изложенная в книге Фрэнсиса Фукуямы «Идентичность»[658], необходима нам для того, чтобы объяснить, что эти процессы усиливались политической сферой, в которой практиковалась так называемая политика идентичности (см. Текстовую вставку 6.4). Фукуяма утверждает, что уникальная идентичность, выражающаяся в общности взглядов людей определенной нации, была раздроблена на различные идентичности, которые противоречат друг другу. По иронии судьбы, спустя четверть века Фукуяма согласился с Хантингтоном, который в своем «Столкновении цивилизаций» раскритиковал западную интеллигенцию за нападки на национальную идентичность и ее дробление, вызванное вниманием к правам группы (а не личности). В 1996 году Хантингтон утверждал, что западная цивилизация должна отказаться от «сеющих распри чарующих призывов к мультикультурности»[659]; в 2018 году Фукуяма указывает на раздробленность или «постоянно растущий круг различных групп идентичности, закрытых от посторонних»[660] и связывает их с мультикультурализмом. Точнее, он обвиняет в этом политику идентичности, которая обособила маргинальные группы, представив их не частью единой нации, а исключительными «племенными» группами, которые отличаются от остального общества и, следовательно, имеют право на привилегии. Фукуяма утверждает, что эти изменения подпитывают правую политику идентичности, поскольку социальные группы, имевшие высокое положение в социальной иерархии, начали ощущать пренебрежение к себе и относительную потерю статуса, поскольку они почувствовали, что другие идентичности – например женщины, этнические / расовые группы или представители ЛГБТ-сообщества – и их интересы становятся более приоритетными для политиков. Эгалитарные изменения в целом и позитивная дискриминация в частности задевают чувство справедливости «проигравших» или игнорируемых групп, таких как белые рабочие-мужчины. Приоритет, отдаваемый другим группам, воспринимается как чрезмерный, а сами они рассматриваются как конкурирующие с проигравшими группами, их социальным положением и исконными (консервативными) ценностями
