Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [133]
Однако ответ на вопрос, как классифицировать политические системы с мультипирамидальными сетями власти и отделенными друг от друга ветвями власти, не так очевиден. В частности, в либеральных демократиях ветви власти разделены, а сферам государственного управления и министерствам (а также муниципалитетам) свойственна значительная автономия, что означает, что не все они служат целям правящей политической элиты [♦ 4.4.1]. Но именно из конституционной природы этого режима вытекает ответ на вопрос о его классификации. Отсутствие монополии на политическую власть, неоспоримое верховенство закона и доминирование непредвзятых государственных институтов (независимых судебных и законодательных органов) обеспечивают конкуренцию идеологий. Естественно, поскольку сама правящая политическая элита управляется (центристской) идеологией, институты в ее подчинении будут следовать той же идеологии, но, в отличие от реакционных или тоталитарных режимов, не в исключительном порядке. Для либеральных демократий идеального типа свойственно такое явление, как государственная нейтральность: государственные институты носят открытый характер и предоставляют нейтральное игровое поле для конкурирующих идеологий в соответствии с принципами конституционализма, всеобщего соблюдения прав человека и публичного обсуждения [♦ 4.2–3][632]. Кто-то может возразить, что конституционализм сам по себе является идеологией, и поэтому этот режим также можно считать управляемым идеологией. Но, согласно нашему определению, идеология должна применяться политическим актором в целях завоевания поддержки избирателей. В либеральных демократиях конституционализм не используется для этой цели, потому что в таких условиях его соблюдение является фундаментом. Иначе говоря, конституционализм задает рамки, в которых действуют акторы. При этом он не предлагается общественности как одна из нескольких альтернатив[633]. В отношении конкурирующей альтернативной идеологии государственные институты нейтральны и не являются предвзятыми или зависимыми, как в режимах, управляемых идеологией. Следовательно, либеральные демократии уместнее всего обозначить как идеологически нейтральный тип режима, что отражает их способность обеспечивать нейтральный фундамент для публичного обсуждения того, как люди представляют всеобщее благо.
6.4.1.4. Идеологические фасады, отвечающие интересам элит и приемной политической семьи
Тогда как пользующиеся идеологией акторы могут изменять и изменяют наборы своих идеологических аргументов, некоторые из них являются наиболее устойчивыми и эксплуатируются постоянно или, по крайней мере, довольно часто в отношении широкого круга специфических вопросов. Можно сказать, что частота использования идеологического аргумента прямо пропорциональна его расплывчатости. Если любую политику режима можно обосновать при помощи определенного аргумента, пользующийся идеологией актор может благодаря такой гибкости этого аргумента применять его в отношении множества явлений. С другой стороны, если аргумент предметен и ориентирован на конкретную проблему, то есть дает объяснение какому-то конкретному шагу или действию, то он может и будет использоваться только для этой конкретной проблемы (например, технократические аргументы «за» для обоснования формальных законов). Как правило,
После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.
В настоящем учебном пособии осуществлена реконструкция истории философии от Античности до наших дней. При этом автор попытался связать в единую цепочку многочисленные звенья историко-философского процесса и представить историческое развитие философии как сочетание прерывности и непрерывности, новаций и традиций. В работе показано, что такого рода преемственность имеет место не только в историческом наследовании философских идей и принципов, но и в проблемном поле философствования. Такой сквозной проблемой всего историко-философского процесса был и остается вопрос: что значит быть, точнее, как возможно мыслить то, что есть.
Книга наблюдений, ошибок, повторений и метаний. Мысли человека, начинающего работу в новой сфере, где все неизвестно, зыбко и туманно.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.