Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [123]
После смены режима изменилась и суть экзистенциальной уязвимости. На смену прежнему принципу «мало, но наверняка» пришел принцип «быть может, больше, но без гарантий». Это противоречие, что, несмотря на улучшение жизни, значительно выросло и чувство экзистенциальной уязвимости, является лишь кажущимся. Возросший уровень жизни в результате повсеместной доступности технологий (автомобилей, мобильных телефонов и т. д.) равно как и то, что гораздо больше молодежи вселилось в новые квартиры и поступило в университеты, не имеет особого значения, если в то же время появилась затяжная, беспросветная, продолжающаяся в течение нескольких поколений массовая безработица, если широкие слои населения обросли долгами (погашение которых невозможно из-за кризиса) и если разорилась масса мелких и средних предприятий. Теперь людям есть что терять, и огромное количество людей может со дня на день попасть в практически безнадежную ситуацию. Потеря работы или, например, государственных или муниципальных заказов может мгновенно привести к банкротству некогда стабильного или преуспевающего предприятия. Если в обществе количество должностей и контрактов, связанных с государством (то есть с приемной политической семьей), чрезвычайно велико, то оно практически естественным образом трансформируется в клиентарное.
По утверждению Сьюзан Стоукс, материальная поддержка, оказываемая правящей элитой людям в порядках ограниченного доступа, «удерживает диктаторов у власти, позволяя им организовывать выборы, на которых подавляется конкуренция и на которых избиратели, желающие голосовать против режима, не делают этого, опасаясь преследований»[576]. Если клиент вступает в конфликт с приемной политической семьей, он рискует подвергнуться нарушению целостности – потерять работу, имущество, капитал, профессиональный и моральный авторитет, а в некоторых случаях и личную свободу [♦ 3.6.2.3]. В итоге они могут оказаться не просто на нуле, но и стать банкротами из-за долгов. Понижение социального статуса не всегда бывает постепенным, оно также может быть стремительным. Для всех, кто не имеет материальной базы, недосягаемой для политических репрессий и угроз ненасильственного характера, любая непокорность может казаться безнадежной и очень опасной. Это справедливо особенно перед лицом политической силы, которая систематически пытается поставить экзистенциальные обстоятельства в зависимость от иерархических цепочек, подрывая тем самым основы индивидуальной автономии.
Поддержка режима представителями клиентарных групп может объясняться не только материальным интересом и страхом преследования, но и быть совершенно искренней. Если не рассматривать чисто идеологические убеждения, клиентарному обществу присуща особая социальная психология, которая дает основания для искренней поддержки. В соответствующей литературе этой поддержке можно найти несколько обоснований, включая понятие стокгольмского синдрома на уровне всего общества (симпатии, испытываемые жертвой по отношению к похитителю, в нашем случае автократической правящей элите)[577], а также отцовский комплекс всего общества по отношению к верховному патрону, которому приписываются черты защитника людей и их интересов от различных посягательств и трудностей[578]. Однако мы хотели бы обратить внимание на социологический факт более глубокого свойства, который вытекает из истории посткоммунистического региона в целом и опыта проживающих там народов в частности. В странах, где сменился режим, вместе с утратой традиционных рынков советского блока исчезли целые промышленные отрасли, а на смену практически стопроцентной занятости пришла волна массовой безработицы. Девальвация социалистической рабочей силы в капиталистической среде сопровождалась серьезным экономическим кризисом и высокой инфляцией, иногда даже гиперинфляцией, сжирающей значительную часть сбережений населения[579]. Если добавить к этому внезапно возникший и усиливающийся стресс, вызванный общей неопределенностью рыночной конкуренции, то можно сделать вывод, что общий для всех посткоммунистических народов опыт, полученный ими в порядках открытого доступа, можно назвать экзистенциальной тревогой, которая включает в себя ощущение неопределенности и страх перед вполне реальной перспективой потерять все[580]. Можно понять, почему они негативно восприняли порядок открытого доступа, ведь он принес только обнищание и экзистенциальную тревогу.
Когда в порядке такого типа утверждаются патрональная автократия и клиентарное общество, патрональная зависимость может подарить чувство защищенности. Вручая свою свободу патронам, представители клиентарных групп должны взамен на это стабильно получать ощутимые выгоды, чтобы патрон мог установить с ними отношения зависимости и создать возможность для угроз ненасильственного характера. Эти выгоды и их стабильный характер формируют предсказуемую среду, которая порождает онтологическую безопасность: чувство личной защищенности и доверия, обусловленное рутиной повседневной жизни[581]. И если не все выгоды предоставляются автоматически, а некоторые из них принимают форму несистематических (дискреционных) подарков, то может даже возникнуть ощущение, что это проявления заботы. По сравнению с автоматическими выгодами, наличие которых обеспечивает безликий государственный аппарат, подарки дают человеку ощущение, что власти заботятся и думают о нем.
После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.
В настоящем учебном пособии осуществлена реконструкция истории философии от Античности до наших дней. При этом автор попытался связать в единую цепочку многочисленные звенья историко-философского процесса и представить историческое развитие философии как сочетание прерывности и непрерывности, новаций и традиций. В работе показано, что такого рода преемственность имеет место не только в историческом наследовании философских идей и принципов, но и в проблемном поле философствования. Такой сквозной проблемой всего историко-философского процесса был и остается вопрос: что значит быть, точнее, как возможно мыслить то, что есть.
Книга наблюдений, ошибок, повторений и метаний. Мысли человека, начинающего работу в новой сфере, где все неизвестно, зыбко и туманно.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.