Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему - [88]

А профсоюзы были лишь базовым слоем сложной мозаики институтов. Брайан Палмер в исследовании рабочих Гамильтона (Онтарио) пишет:

Культура рабочего человека XIX века включала в себя богатую ассоциативную жизнь, институционализированную в дружеском обществе – в институтах мастеровых, спортивных братствах, пожарных командах (т. е. добровольных пожарных бригадах) и клубах рабочих. Дополняли эти формальные отношения менее структурированные, но столь же осязаемые связи на работе, связи соседства, родства, которые проявлялись в совместном распитии пива или в шумных и шутливых вечеринках (в стиле Панча и Джуди)[263].

Неформальный контроль на рабочем месте – не только над зарплатами, но и над самой работой – распространился даже в новых отраслях промышленности[264].

Столь невероятный уровень неформального рабочего контроля не был случайным – его создали новые технологические процессы, появившиеся в середине столетия. Ключевые технологии второй длинной волны – телеграф, паровозы, печатание, литье чугуна и тяжелое машиностроение – были ручными по своей сути, а значит, крепкие руки и опытный ум имели жизненно важное значение. «Мозг управленца под шляпой рабочего человека» – этот лозунг рабочего класса вполне отражал реальность.

Чтобы не допустить постоянного превосходства квалифицированного труда над автоматизацией, хозяевам нужна была «думающая машина», предупреждал руководитель профсоюза бондарей Торонто[265]. Но на это ушло еще сто лет. Даже во время нисходящей фазы второго длинного цикла, начавшейся после 1873 года, когда менеджеры попытались навязать низкоквалифицированный труд и автоматизацию, они потерпели неудачу. В исследовании о квалифицированных рабочих в Торонто в 1890-е годы Кили приходит к выводу: «Они столкнулись с машинами и победили»[266]. К 1890-м годам наличие квалифицированного, привилегированного и организованного слоя рабочих стало общей чертой капитализма, а не результатом сравнительного преимущества одной страны.

Совокупный эффект автономии квалифицированного труда, «богатой ассоциативной жизни» и возникновения социал-демократических партий заставил капитализм вновь адаптироваться. «Столкнувшись с машиной и победив», организованные рабочие в первой половине ХХ века столкнулись с научным менеджментом, бюрократией, а затем и с охраной в концлагере.

Подними свинью и гуляй с ней (1898–1948)

В 1898 году на товарном складе компании Bethlehem Steel в Пенсильвании менеджер по имени Фредерик Уинслоу Тейлор придумал новое решение вековой проблемы автономии квалифицированных рабочих.

«Подними свинью и гуляй с ней», – говорил Тейлор своим чернорабочим, подразумевая под «свиньей» железный брусок весом 92 фунта. Изучив не только, сколько времени им требуется, чтобы сдвинуть брусок, но и точные движения их тел, Тейлор показал, как промышленные задачи можно сделать модульными. Работу можно разбить на шаги, которым можно обучиться, а затем распределить между рабочими, уступающими в квалификации тем, кто выполняет ее сейчас.

Тейлор добился потрясающих результатов: производительность выросла почти в четыре раза. Стимулом было повышение зарплаты с 1,15 до 1,85 доллара в день[267]. «Наука», по собственному лаконичному описанию Тейлора, дала в руки управленцу контроль над отдыхом рабочего и даже над временем, которое он посвящает прогулкам. Тейлор писал, что человек, подходящий для такой работы, «настолько глуп и флегматичен, что по складу своего ума он скорее похож на быка, чем на кого-либо еще». Из таких идей родилось научное управление. Теперь Тейлор стал применять свои методы к другим рабочим местам. На шарикоподшипниковой фабрике он внес такие изменения в производственный процесс, которые позволили сократить число рабочих со 120 до 35, сохранив при этом объем выпускаемой продукции и повысив качество. Он отмечал: «Для этого потребовалось отстранить самых толковых, работящих и надежных девушек просто потому, что они не обладали способностью быстро понимать и быстро действовать»[268].

На первый взгляд, тейлоризм сосредотачивался на времени и движении. Но его настоящая цель заключалась в отборе и стратификации рабочей силы за счет создания прослойки лучше образованных рабочих, которые должны были контролировать, организовывать и обучать низшие слои, и последующего установления строгого управленческого контроля. Это, хвастался Тейлор, «делает невозможными беспорядки любого рода или стачки»[269]. Замысел всего проекта заключался в подрыве автономии квалифицированных рабочих. Нужно провести как можно более глубокое разделение между умственным и ручным трудом.

Хотя Генри Форд никогда не слышал о Тейлоре, в 1913 году он внедрил вторую крупную инновацию, необходимую для расширения сферы полуквалифицированного труда, – конвейер. На заводах Форда, как и в Bethlehem Steel, зарплаты были повышены в обмен на полное послушание. Беспощадная антипрофсоюзная политика найма рабочих облегчала управленцам контроль. На первых порах три четверти рабочих Форда были иммигрантами первого поколения, в большинстве своем молодыми.

Тейлор, Форд и их последователи действительно переделали рабочий класс. Квалифицированная прослойка рабочих, занимающихся ручным трудом, выжила – их ядром стали станкостроители. Но теперь среди рабочего класса появилась элита белых воротничков. Белые воротнички были обязаны своими более высокими зарплатами новой системе, в которой контроль был в руках управленцев. Вступить в число белых воротничков можно было за счет личных достоинств, а не только благодаря семье и семилетнему периоду обучения, как это было в случае инженеров и прядильщиков, кроме того, в некоторых отраслях должности белых воротничков были более доступны и для женщин.