Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему - [37]
Сегодня трудно поверить, насколько влиятельными становились эти идеи, распространявшиеся из уст в уста на кухнях в домах рабочих. В 1920–1930-е годы словосочетание «закон Варги» часто использовалось активистами рабочего движения. Оно отражало их собственный опыт: разве вся стратегия британского и французского правительств в 1920-е годы не заключалась в сокращении зарплат? А когда в 1929 году произошел крах, разве американское правительство не усугубило ситуацию намеренно, пытаясь уменьшить зарплаты? Теория недопотребления хоть и была полностью ошибочна, получила всеобщее признание.
Сам Варга в 1930-е годы написал довольно утонченную книгу. Будучи последователем Люксембург, он осознавал, что условия за пределами развитых стран могут повлиять на динамику кризиса, и потому выделял крах сельского хозяйства в колониальном мире в качестве фактора, подавляющего экономическое восстановление на Западе. В результате «авторизованная версия» марксистской экономической мысли, подразумевающая неминуемый крах, стала казаться правдоподобной. Даже троцкисты, преследуемые Сталиным, в конце 1930-х годов были убеждены в крахе капитализма, а их лидер утверждал, что «производительные силы человечества перестали расти»[100].
В мировом рабочем движении, где теперь господствовала московская версия марксизма, не допускалось никакой другой возможности, кроме краха.
Маркс пытался описать капитализм абстрактно: использовать минимальное число общих понятий и перейти от них к объяснению комплексной, поверхностной реальности кризиса. Поэтому у Маркса снижение нормы прибыли порождает контртенденции на многих уровнях абстракции, как в чистом мире совокупных прибылей, так и в грязном мире колоний и эксплуатации. По Марксу, несмотря на то, что у каждого реального кризиса есть конкретная причина, цель состоит в том, чтобы описать глубинные процессы, действующие за рамками всех кризисов.
Однако первое структурное изменение капитализма не могло поместиться в эти рамки. Финансовый капитализм создал новую реальность.
В 1900-е годы попытки понять финансовый капитализм неизбежно толкали марксистскую теорию к рассмотрению конкретных феноменов: к вопросам о несостыковке между различными отраслями и низким потреблением, о многоотраслевой экономике, о реальных ценах, а не об абстрактных объемах труда, которыми оперировал Маркс.
Это внимание к «реальности» привело Гильфердинга к выводу о том, что циклический кризис закончился, Люксембург – к тому, что в теории кризиса следует сместить акцент на крах, Ленина – к признанию необратимости экономического упадка. Варга переносит нас от рациональности к догме: наименее утонченная из всех теорий кризиса становится неоспоримым учением о беспощадном государстве, всякая коммунистическая партия в мире становится его глашатаем и на протяжении целого поколения каждому левому интеллектуалу вбивают в голову полнейшую чепуху.
Учитывая, что участники дебатов были обществоведами, политические последствия беспокоили их слишком сильно. Если Гильфердинг прав, говорила Люксембург, то социализм не является неизбежным. Он становится «роскошью» для рабочего класса. Рабочие могут также легко выбрать сосуществование с капитализмом и – учитывая их политическое сознание, – вероятно, именно так и поступят. Поэтому Люксембург искала объективные причины краха.
Тем не менее у всех форм теории недопотребления была ахиллесова пята: а что если капитализм найдет способ решить проблему низкой покупательной способности масс? К 1928 году у Бухарина уже было ощущение, что это произошло. Капитализм, утверждал он, стабилизировался в 1920-е годы, причем не временно и не частично, и дал толчок новому подъему технических инноваций. Причиной этого подъема, говорил он, стало появление «государственного капитализма», т. е. слияние монополий, банков и картелей с самим государством[101].
Так теория кризиса совершила полный круг, вернувшись к вероятности того, что организованный капитализм мог преодолеть кризис. Беда Бухарина заключалась в том, что он заявил об этом накануне краха Уолл-стрит и в разгар внутрипартийных споров со Сталиным. Он был исключен из числа руководителей партии и, несмотря на все попытки сосуществовать со Сталиным, которые он предпринимал в течение десяти лет, и на публичное отречение от своих прежних взглядов, был казнен, как и Кондратьев, в 1938 году.
Лишь в 1970-е годы начала проводиться серьезная научная работа по связыванию разрозненных частей теории Маркса в единое целое, пригодное к использованию. Несмотря на достижения экономистов из поколения новых левых в области прояснения и спасения настоящего Маркса, ключевая проблема остается: для понимания судьбы капитализма и его крупнейших изменений теории кризиса недостаточно.
По словам Маркса, существует процесс вытеснения труда машинами, из которого вытекает тенденция к снижению нормы прибыли. С другой стороны, существует тенденция к компенсации сокращающейся нормы прибыли посредством адаптации (контртенденция), а циклический кризис – это то, что случается, когда адаптации не происходит.
