Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [159]

Во второй половине XIX века Петербург превратился вдобавок в столицу интеллигентскую. Началось противостояние административно-полицейской власти и духовно-нравственной, которое в 1917 году закончилось гибелью их обеих. Правда, временной. Империя — в советском варианте — возродилась довольно быстро, но экс-Петербургу уже не суждено было стать её столицей. Оба былых петербургских статуса оказались перечёркнуты новыми — «пролетарская столица», «колыбель трёх революций», «крупнейший научно-промышленный центр» и, наконец, «великий город с областной судьбой». В этой унизительной для него утилитарной и пропагандистской безликости былой Петербург лишился своего смыслового предназначения. Из него вынули живую сердцевину, заменив её суррогатом.

И всё же неофициальное звание интеллигентской столицы город себе возвратил: это случилось в последние десятилетия прошлого века. Однако ненадолго. Уже с началом XXI столетия петербургская интеллигентность стала быстро размываться. Причин тому было много, в том числе безнадёжное отставание по доходам людей интеллигентских профессий от среднестатистических городских показателей, открыто декларируемая закрытость городских властей, упорно не желавших вести постоянный диалог даже с отдельными представителями интеллигенции.

В результате сегодня Петербург полностью лишился какой бы то ни было идеи. На её месте зияющая пустота. А если у города с огромными историческими традициями нет высшего предназначения — значит, нет и смысла, нет перспектив. Ему не о чем мечтать и не к чему стремиться.

* * *

Появившееся на рубеже 2013 года известие о том, что в дополнение к Конституционному суду и Главному штабу ВМФ скоро должны будут переехать в Петербург Верховный и Высший арбитражный суды (позже оба суда объединили в Верховный), было воспринято городской общественностью совершенно спокойно. Особой радости, а тем более массового ликования не наблюдалось, но и протестов слышно не было. Озабоченность выразили только градозащитники: не испортят ли облик Северной Пальмиры новые здания, которые понадобятся приезжающим ведомствам для работы и проживания и которые, как с самого начала предполагалось, намечено возвести на набережной Европы? (Как будто безликое здание ГИПХа, размещавшееся там прежде, сильно украшало Петербург.)

Петроградцу-ленинградцу 1920–1980-х годов столь спокойная реакция показалась бы, по меньшей мере, странной. С марта 1918 года, после того как Владимир Ленин перевёз своё правительство в Москву, горожане всегда мечтали о восстановлении столичного статуса своей Северной Пальмиры. Неодолимое желание вновь жить в столице время от времени рождало совершенно фантастические проекты — то провозглашения Ленинграда столицей РСФСР, то объединения Москвы и Ленинграда в единый супермагаполис. Идея Москволенинграда (или Москво-града) наиболее громко зазвучала в 1960-е годы, когда в связи с увлечением панельным домостроением казалось, что, если вести дальнейшее строительство обоих городов вдоль Октябрьской железной дороги, они скоро сольются в единое целое.

Параллельные заметки. Конечно, все эти мечты были несбыточны. И начиная с 1918 года Петербург — на почве своей былой столичности — чем дальше, тем больше постепенно превращался в пассеиста. Вероятно, то был закономерный процесс. Аналогичную болезнь пережила в XVIII — первой половине XIX века Москва. Однако Петербург внёс в эту роль ещё одну заметную черту — он стал к тому же городом-интровертом.

Но вот к началу XXI века боль об утрате столичного статуса тихо и незаметно скончалась. Именно в те годы социологи получили на сей счёт убедительное доказательство: «…более половины опрошенных… жителей города категорически. против перенесения столицы в Санкт-Петербург», даже «исполнение всего лишь некоторых столичных функций (например, перевод некоторых министерств) не вызывает серьёзной поддержки: 32 процента — “за", 26 процентов — “против"» [4. С. 11].

Так что же случилось — отчего угасли давние грёзы?

Изменилась реальность. Частые визиты домой большого числа земляков, которые вошли в высшие эшелоны федеральной власти, наглядно продемонстрировали петербуржцам, что столица старой, самодержавной, империи совершенно не приспособлена для тех же функций в новой империи, президентской. Пусть даже и в сильно ограниченном варианте. Детище Петра, строившееся в эпоху карет и первоначального накопления бюрократии, не рассчитано ни на идущие клином лимузины с «мигалками», ни на царственные бытовые запросы многократно возросших чиновничьих полчищ. Да и в историческом центре давно уже расположены не министерства и ведомства, а уникальные учреждения: в каких-то случаях их удавалось отбить у алчных федералов, как было с Всероссийским институтом растениеводства (ВИР) на Исаакиевской площади или с больницей № 31 на Крестовском острове, но чаще победу праздновала московская власть — так, в частности, произошло с Дворцом бракосочетаний на Петровской набережной, куда въехало представительство президента в Северо-Западном федеральном округе, и со зданиями Сената и Синода, где после скороспелой, а потому далеко не самой грамотной реставрации разместился Конституционный суд.