Пост Леонардо - [6]

Убедившись, что лодка в полном порядке, Орландо радостно шлепает какого-то подвернувшегося под руку малыша и шагает обратно по косогору, намереваясь посмотреть, как идут дела с прокладкой «дороги». Неожиданно из-за леса выплывает туча, и спустя несколько минут разражается свирепый ливень. Мы едва-едва успеваем добежать до «конторы». Ветер смерчем бушует по лагерю. С тяжелым вздохом падает пальма. Рушится прямо на птичник, прибив зазевавшуюся курицу. Потом валится еще одно дерево, оборвав провода, связывавшие движок с рацией. За серой стеной воды исчезает даже черная пекизейра, высящаяся всего-то метрах в двадцати от «конторы»,

Орландо вдруг срывается с места, ныряет в водоворот и исчезает, придерживая свою академическую шапочку. Минут через пять он возвращается, словно вынырнув из бассейна, злой, взъерошенный и возбужденный.

— Марина! Где Марина? — кричит он, выжимая бороду. — Педро чуть не задохнулся!

Кто-то из мальчишек бежит за Мариной. Она появляется из-за стены дождя и сердито спрашивает, в чем дело, пытаясь отжать воду из волос.

— Педро чуть не погиб! — кричит ей Орландо, — Ты его бросила одного, форточка была открыта, и он чуть не захлебнулся!

Согнувшись, я шепотом спрашиваю у Кокоти, кто такой этот бедный Педро, которого спас Орландо.

— Это наш попугай, — говорит Кокоти. — Он сидел на форточке, привязанный к окну цепочкой, ливень опрокинул его навзничь, и бедняга чуть не захлебнулся в потоках воды.

Снова грохочет гром, испуганно вздрагивает Ракель. Мутные потоки воды несутся от посадочной полосы вниз, к реке, где одиноко маячит брошенная всеми и уже наполовину заполненная дождевой водой «Арка». А потом вдруг все неожиданно кончается, так же неожиданно, как началось. Тучи исчезают, уносимые ветром, солнце снова заливает нас жаром, становится душно и влажно. И тут я вижу, до какого совершенства доведена организация труда на посту Леонардо: без просьб и команд каждый из его обитателей, словно матросы на военном корабле, занимает свое «рабочее место». Кокоти с группой мальчишек начинает выметать воду из «конторы». Пиуни лезет на столб, пытаясь привести в порядок электропроводку. Водитель «джипа» Мейраван идет ремонтировать движок. Орландо отправляется в обход — проверить состояние бараков и складов.

Выясняется, что самый большой ущерб нанесен движку: навес, укрывавший его от дождя и ветра, рухнул.

— Один только ремонт навеса будет стоить нам четыреста крузейро, — сердито говорит Орландо. — При нашем бюджете это катастрофа!

Он качает головой и идет прочь. Я бреду за ним по пятам и вдруг чуть не утыкаюсь носом в его спину. Орландо неожиданно останавливается и пронзительно кричит:

— Арари! Где Арари?! Он знает, что происходит с его птичником? Да где же он, черт возьми? Вечно где-то болтается!

Кто-то бежит за Арари. Орландо нетерпеливо переминается с ноги на ногу и продолжает кричать:

— Почему его никогда нет на месте, этого разгильдяя? Почему он всегда узнает последним, что происходит на его участке?

Появляется Арари — сонный, всклокоченный, худой индеец с неподвижным лицом. Придерживая рукой сползавшие штаны, он подходит к своему птичнику, глядит на разрушенную ограду, на громадный пальмовый ствол, раздавивший курицу и переломавший кормушки. Ни один мускул не вздрагивает на его лице.

— Возьми мачете, — говорит ему Орландо, — разруби ствол и очисти курятник. Потом сделай новую загородку. Да не забудь выпустить кур из клетки. Иначе они подохнут от жажды.

Пиуни укоризненно качает головой, Кокоти хихикает за спиной Орландо, Арари невозмутимо берет мачете и, не обращая ни на кого внимания, принимается за дело.

Вздохнув и даже замурлыкав себе под нос какую-то песенку, Орландо идет в медпункт к Марине. Здесь настоящий поток. Как острова, высятся стулья, операционный стол, покрытый белой простыней, и тумбочки, на которых сиротливо жмутся друг к другу склянки с лекарствами. Марина воркует над бедным Педро, чистящим перья на своем подоконнике. Из окна виднеется громадная туча, уходящая на юг, к Шавантине — ближайшему населенному пункту, километрах в трехстах отсюда. Провожая тучу взглядом, Орландо качает головой:

— Скоро начнется. Числа с первого зарядит до марта. Зальет все... А грузовики-то наши застряли? Беда... Тут в это время — в сентябре — октябре нужно держать ухо востро: людей у нас много, чуть запоздаем с заготовкой продовольствия — до марта придется голодать. А ведь трудно даже поверить, что совсем недавно стояла такая сушь, спичкой страшно было чиркнуть: казалось, так и пойдет все полыхать от случайной искры.

Быстро стемнело. На пост опускается мрачный — без света и радио — вечер. Вдалеке, где-то над Шавантиной, мелькают зарницы, и изредка доползает недовольное иорчание грома. В маленьком и уютном домике Марины при бледном свете керосиновой лампы, о которую остервенело бьются черные жуки и москиты, мы ужинаем рисом, фасолью в соусе, приготовленном из сушеного мяса.

— Пошли проведаем Униранью, — предлагает мне Марина, вставая из-за стола.

Я беру фонарик и, светя ей под ноги, шагаю следом. Унираньей зовут девочку лет десяти, привезенную из какого-то дальнего селения. Она больна. Больна давно. Одинокая, не знающая ни слова по-португальски, — а этот язык служит тут, на посту Леонардо, чем-то вроде эсперанто, — оторванная от семьи и детей своего племени, лежит эта девочка здесь, в изоляторе, уже несколько дней. Лежит тихо, не плача, не жалуясь. В глазах ее застыли страх, удивление и боль.