Посошок - [17]

….. вдоль синей речки!

……. А как водил Ванюша солнышко

….. на золотой уздечке!

Да захлебнулся. Пошла отрава.

Подняли тело. Снесли в канаву.

С утра — обида. И кашель с кровью.

И панихида у изголовья.

И мне на ухо шепнули:

— Слышал?

Гулял Ванюха…

Ходил Ванюха, да весь и вышел.

Без шапки к двери.

— Да что ты, Ванька?

Да я не верю!

Эх, Ванька, встань-ка!

И тихо встанет печаль немая

Не видя звезды горят, костры ли.

И отряхнется, не понимая,

Не понимая, зачем зарыли.

Пройдет вдоль речки,

Да темным лесом,

Да темным лесом

Поковыляет,

Из лесу выйдет

И там увидит,

Как в чистом поле

душа гуляет,

Как в лунном поле

душа гуляет,

Как в снежном поле

душа гуляет…

На жизнь поэтов

Поэты живут. И должны оставаться живыми.

Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.

Поэты в миру оставляют великое имя,

Затем, что у всех на уме — у них на языке.

Но им все трудней быть иконой в размере оклада.

Там, где, судя по паспортам — все по местам.

Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,

По чистым листам, где до времени — все по устам.

Поэт умывает слова, возводя их в приметы

Подняв свои полные ведра внимательных глаз.

Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.

И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!

Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан…

Святая вода на пустом киселе неживой.

Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада

Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.

Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.

Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.

К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.

Поэты идут до конца. И не смейте кричать им

— Не надо!

Ведь Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала.

И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада

Глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,

Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.

В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.

Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.

Не верте концу. Но не ждите другого расклада.

А что там было в пути? Метры, рубли…

Неважно, когда семь кругов беспокойного лада

Позволят идти, наконец, не касаясь земли.

Ну вот, ты — поэт… Еле-еле душа в черном теле.

Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.

Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.

Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.

Не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату.

Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.

Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада

Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.

Как ветра осенние

Как ветра осенние подметали плаху,

Солнце шло сторонкою, да время стороной,

И хотел я жить. И умирал да сослепу, со страху

Потому, что я не знал, что ты со мной

Как ветра осенние заметали небо,

Плакали, тревожили облака.

Я не знал, как жить. Ведь я еще не выпек хлеба,

А на губах не сохла капля молока.

Как ветра осенние да подули ближе,

Закружили голову. И ну давай кружить,

Ой-й-й — да я сумел бы выжить,

Если бы не было такой простой работы — жить.

Как ветры осенние жали — не жалели рожь,

Ведь тебя посеяли, чтоб ты пригодился,

Ведь совсем неважно, от чего помрешь,

Ведь куда важнее — для чего родился.

Как ветра осенние уносят мое семя,

Листья воскресения, да с весточки — весны.

Я хочу дожить, хочу увидеть время,

Когда эти песни станут не нужны.

Когда мои песни станут не нужны…

Посошок

Эх, налей посошок да зашей мой мешок —

На строку — по стежку, а на слова — по два шва.

И пусть сырая метель мелко вьет канитель

И пеньковую пряжу плетет в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою,

А ты меня не щади — срежь ударом копья.

Но гляди — на груди повело полынью,

Расцарапав края, бьется в ране ладья.

И запел алый ключ. Закипел, забурлил…

Завертело ладью на веселом ручье,

А я еще, еще посолил. Рюмкой водки долил.

Размешал и поплыл в преисподнем белье.

Перерезан в венки мелкий лес вдоль реки.

Покрути языком — оторвут с головой.

У последней заставы блеснут огоньки,

И дорогу штыком преградит часовой.

— Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.

Если хочешь — стихами грехи замолю.

Но объясни — я люблю оттого, что болит,

Или это болит оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла.  Всех в расход. Все дотла.

Но кое-как запрягла. И вон — пошла на рысях!

Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.

Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста,  но ей не хватает креста

Из соломенной веры в «спаси-сохрани».

Ведь святых на Руси — только знай выноси!

В этом высшая вера. Скоси-схорони.

Так что, брат, давай! Ты пропускай, не дури!

Да постой-ка, сдается, и ты мне знаком…

Часовой всех времен улыбнется: — Смотри! —

И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок да наливай посошок!

На строку — по глотку, а на слова — и все два.

И пусть сырая метель все кроит белый шелк,

Мелко вьет канитель, да плетет кружева.