Посмотреть в послезавтра - [6]

– Доброе утро Вам.

– И Вам.

– Никак наша леди в путешествие собралась, саквояж забыла на перроне, – посмеиваясь, Зельц начал хрустеть пальцами.

Эта привычка меня раздражала, и я покинул бокс. Вернувшись на свое рабочее место, сделал обычный ежеутренний звонок и стал обдумывать дальнейший план работы. Надо же, про саквояж знает!.. Эту багажную принадлежность я ненавидел.

АВДОТЬЯ

Разбитый фонарь дребезжал от ветра. Ощущение промозглости и холодного воздуха не прибавляло настроения. Вокруг кромешная тьма. Благо, часы мои с неоновыми стрелками – подарок учителя за мое усердие – показывали 2:20. Вот уже на десять минут опаздывал водитель.

На железнодорожной станции, если ее можно так назвать, было пустынно. Небольшое строение из бревен напоминало избушку лесничего. Поезд, на котором я добирался до этой глуши, остановился на две минуты. Кроме меня из вагона вышли несколько пассажиров, которые вскоре растворились в темноте. Прибыл я в эту деревню по поручению профессора. Почему выбрал именно эту местность, он мне не объяснил. Мне велено выполнить свою работу и вернуться в Москву через несколько дней.

Я – молодой микробиолог, подающий надежды. Так, во всяком случае, считает мой учитель – профессор микробиологии Владимир Яковлевич Устинов. Светило науки. Между коллегами его принято называть «ВЯ». Прозвище короткое, но полностью ему соответствует. Привычка профессора подходить со спины и делать «ЦУ», бормоча на ухо. На практических занятиях всегда выделял меня, вот и на этот раз поручил мне изготовить 20 пробирок с вакциной от пневмонии. И отправил на вакцинацию в захолустье, инструкцию я должен получить по прибытии. Я уже начал думать, что про меня забыли, как вдруг из темноты послышался гул мотора. Молодой парень лет двадцати четырех выскочил из грузовика и, покашливая в кулак, начал извиняться.

– Здрасте, прошу прощения, задержался маненько. Меня Федором кличут, будем знакомы.

– Владимир, – я протянул ему руку, он вытер ладонь о правую штанину и сжал мою руку, сила чувствовалась в этом парне.

– Машина заглохла по дороге, цельный день мотаюсь туды-сюды, одна машина в округе, – оправдывался Федор.

Мы сели в машину и помчались по колдобинам. Я плотно прижал к себе термоконтейнер, боялся, что в любую минуту он может вылететь через лобовое стекло.

– Василь Степаныч наказал везти вас к тетке Авдотье. Небось, пирогов уже напекла, поди дожидаться старуха гостя.

Через минут пять вдалеке появился мерцающий огонек из окна.

– Вот вам туды, где лампадка светит.

«Ну слава Богу, сейчас завалюсь спать», – заранее мечтал. Федя заглушил мотор. Вышли из машины и стали пробираться через заросли – тропинки не наблюдалось. Войдя в дом через сени, мы попали на кухню. В левом углу находилась печь, чисто выбеленная, в правом – окно с горящей лампадкой и небольшой деревянный стол с двумя табуретками. На столе стоял таз, накрытый полотенцем, на стене – несколько деревянных полок из неотесанных досок, полностью заставленных банками, – вот, пожалуй, и все, что сразу зафиксировали мои глаза.

– Здрасте Вам. Я – Авдотья Лукинична.

Передо мной стояла худощавая, невысокого роста пожилая женщина с большими голубыми глазами. Ее пристальный взгляд смущал меня: она смотрела на меня, как будто изучала музейный экспонат. Белоснежный платок на голове подчеркивал плавный овал ее лица. «В молодости явно слыла красавицей», – подумал я.

– Володя. Очень приятно познакомиться.

– Знам, знам, как звуть, когда пачпорт развернуть, – смеясь, проговорил Федя.

– Ты давай, Лукинична, принимай жильца как положено! Черный кот, лежавший возле печи, вытянулся и зашипел.

– Чаво горлопанишь, окаянный, опять Ваську напугал! Иди с Богом, Иванова дудка. Авдотья развернула Федю и выпроводила из дому.

В избе пахло чистотой и пирогами. Тишину нарушил звук мотора отъезжающей машины. Через пять минут все стихло. Авдотья вернулась.

– Не обращайте внимания, быват, что-то находит на няво. Может, руки хотите помыть с дороги? Умывальник в сенях, полотенце на крючке чистое. Нужник за домом. Пройдемте, покажу покои.

Мы вошли в небольшую комнатку. Лампадка, стоявшая на сундуке, давала слабый свет, дуло из окна, фитиль танцевал под лампой, искажая наши тени. Справа находилось мое временное ложе – железная двухспальная кровать с высокой периной и многочисленными подушками, выстроенными в ряд. В левом углу висели иконы. Авдотья перекрестилась и поклонилась им.

– Вы верующая, Авдотья Лукинична?

– Глупый вопрос задаете, конешно, веруща, иль подумали, образа для красоты повесила? А вы небось атестат?

– Атеист, – поправил я.

– Не могу запомнить паршивое это слово. Авдотья перекрестила рот.

– А Вы где спать будете?

– В сенях, милок, летом завсегда там отдыхаю.

– Электричества по всей деревне нет?

– Чаво нету?

– Свет есть у вас?

– А как же, с рассветом и появится. Солнышко завсегда светит. Вы свои пожитки оставляйте и пойдемте чаю попьем с пирогами.

– Спасибо, я не голоден, в поезде не выспался, с ног валюсь.

– Так отдыхайте, силы набирайте. Спокойной ночи!

– И Вам того же.

Она прикрутила фитилек в лампадке, натянула занавеску, заменяющую дверь, и пропала в темноте. Белоснежная накрахмаленная постель пахла скошенной травой. Разве матрац может сравниться с периной? Она словно обнимает со всех сторон и убаюкивает. Я моментально заснул.