Посмертное проклятие - [36]

Иезекиль поднялся со своего места, всем своим видом показывая, что он прижился в племени и поступает во всем по его обычаям. И еще он хотел, чтобы племя видело, что он пребывает в согласии с близкими бывшего шейха, и поэтому он направился в сторону Нахвы. Нахва сперва не распознала его намерение, хотя и приблизился он к ней, закрыв ее своей тенью, так что не оставалось сомнения, что пригласить он решил именно ее.

Луна в ту ночь была еще молодым месяцем. Поняла наконец Нахва, что ее, а не другую, пришел звать Иезекиль на танец. Парни и девушки, которые его недолюбливали, все как один напряженно ждали, не зная, как поведет себя Нахва. Среди общего недоумения поднялась Нахва, приняла гордую осанку, возвышаясь над слабостью и унижением. Иезекиль пребывал в полной уверенности, что она встала для того, чтобы танцевать с ним, но глаза ее искали в людском скоплении Салима, который, она точно знала, был где-то здесь. Чтобы пробраться сюда и затеряться среди присутствующих, Салим обмотал свое лицо платком. Это было обычным делом, тем более что на открытом пространстве бывало еще по-мартовски холодно, и многие мужчины закрывали лица платками. Несмотря на это, Нахва узнала его даже в платке. Разве может любимая не узнать своего любимого?

Да, Нахва его узнала. И когда Иезекиль и все остальные решили, что сейчас она пойдет следом за Иезекилем и станет с ним танцевать, унижаясь сама и унижая тем самым и племя, и всех тех, кто не покорился Иезекилю и его ненавистному союзу с племенем румов, Нахва, не сказав Иезекилю ни слова, среди общего недоумения двинулась к Салиму. Никто сначала не понял, куда она направляется, но было совершенно ясно, что она открыто и при всех отказала Иезекилю. Продолжая идти дальше, Нахва остановилась наконец напротив Салима и протянула ему руку.

– Позвольте, незнакомец, – сказала она, будто не знает его.

Салим поднялся, но лица не открыл. И начался танец под громкие хлопки женщин и мужчин, а с ними и Иезекиля, дивящихся красоте и изяществу их танца.

Все присутствующие подбадривали хлопками танцующих, но прежде всего аплодировали дочери племени, которая расшевелила пыл и достоинство в их сердцах, отказав Иезекилю и выбрав неизвестного парня, чем поставила Иезекиля в очень неудобное положение. Иезекиль постарался изобразить безразличие, скрывая свою растерянность за истерическим смехом.

– Молодежь! Каждая птица по себе пару ищет, – сказал он смеясь. Но возвращаясь назад, споткнулся на ровном месте так, что его укаль свалился с головы на землю.

Один из стоявших рядом парней хлопнул своего соседа по плечу.

– Укаль его на землю упал. Хорошая примета, Бог даст.

Окончился танец Салима с Нахвой. Все, кто не отрываясь следил за ними, громко захлопали и хотели уже поднять незнакомца на руки и понести, но Салим прыгнул в седло и ускакал. Нахва с матерью тоже отправились домой.

***

Хорошенько подумав о своих разговорах с матерью, Нахва сообразила, что той все известно о ее делах и о том, что она подбивает женщин против Иезекиля и румов. Однако же, зная все это, мать ни слова не сказала Иезекилю. И не потому, видимо, что Нахва – ее дочь, а потому, что сама поняла, что Иезекиль – презренный обманщик и что сопротивляться его планам и главенству над племенем должен каждый, кто хоть как-то на это способен. А раз сама она не могла делать то, что могли остальные, то не видела ничего зазорного в том, что Нахва настраивает женщин племени против Иезекиля. Ее прежняя любовь к Иезекилю обернулась ненавистью и отвращением, когда она поняла наконец, что он посмеялся над ней и не сдержит своих обещаний. Какие чувства питает она нынче к Иезекилю, Нахва узнала из их последнего разговора, когда мать рассказала ей, что решила его убить.

На следующий день после праздника Иезекиль прислал пастуха передать шейхе, что собирается навестить ее после заката. Иезекиль давно уже взял этого пастуха себе под крыло, хотя был он одним из пастухов шейхи. Пастух передал шейхе пожелание Иезекиля через ее рабыню.

– Ты идешь вечером в дом отца Салима? – поколебавшись немного, спросила она у дочери.

И хотя вопрос матери, которая давно уже не задавала подобных вопросов, привел Нахву в легкое замешательство, она постаралась по возможности сохранить равновесие:

– Да, мам. Хочу узнать, как он там после вчерашнего праздника, потому что Иезекиль человек вероломный, методы у него соответствующие, и соглядатаи у него в племени повсеместно, у него и у шейха румов. Поэтому я пойду к нему, если, конечно, ты не против.

– Нет, доченька, – ответила шейха, глубоко вздохнув, – я вовсе не против, да поможет тебе Аллах, я хочу, чтоб ты жила счастливо.

Нахве показалось, что слова матери прозвучали так, будто та прощается с ней, но она так скучала по Салиму, что готова была забыть обо всем на свете и не придала им значения. Получив у матери разрешение, она тут же выскочила из дома и заторопилась к дому отца Салима, чтобы успеть до захода солнца. Подойти к дому ей нужно было так, чтобы остаться незамеченной, поэтому она приблизилась сзади и вошла с западной стороны, то есть со стороны семейной половины, и обнаружила там отца Салима, его мать и сестру. Они приветствовали Нахву от всей души, ведь теперь ее знали не только в семье Салима. С того дня, как Нахва танцевала с Салимом, отказав самому шейху, слава ее разошлась по всему племени, и о делах ее стали рассказывать друг другу и бедуины, и те, кто ведет оседлую жизнь. Нашлись и такие, кто слагал про нее стихи, и стала она словно родная сестра и была предметом особой гордости для каждого воина и благородного человека.