Пословицы российские - [10]
Вперед не забегай, назади не отставай
Онсам, получа от любезной своей Пиериды неизвестную вещь, положенную в коробочке и спутанную крепким снурком, вскакивает с жаром, хватает обеими руками гостинец, бежит к уборному столику, ищет кошелька; потом опрометью кидается в свое бюро; но нигде его не находит. Хотя деньги в обоих сих местах на него глядели, но он в восторге своем столь же был слеп, как и они. Он топает ногою в пол, слуга, как сумасшедший, кидается в ту сторону, куда он сам поворачивает глаза. Он доволен, он в восторге, он сердит, Онсам слеп, но мгновенно ум начинает действовать, он сдвигает с руки алмазное колечко, любовный вестник награжден, дается и улетает, а тем оканчивается первое действие, но завес еще не опущен.
Ба! что это руки мои дрожат; о проклятый узелок! дорого ты мне заплатишь за то, что препятствуешь взирать на те прелести, которые ты хранить приставлен. Узелок! нет, это уже много. Я с тобою поступлю так, как Александр с большим узлом. Я тебя разрежу, перережу, постой, скороход! слышишь ли, ножницы, дайте ножницы, я вам говорю. – Но их не найдут. О мучение! это очень похоже на яд! Э! постой, егерь, вынь свой кортик, режь снурок, ну, проворнее. А, а, снурок, я тебя одолел. Ах! Пиерида, ты шутишь надо мною, ты всегда находишь радость томить меня! – О небо! еще узлы, раз, два и еще; все их перережь. Егерь трудится с жаром, коробочка оборачивается в руках господина и слуги необыкновенным образом, упадает на пол, и в ней что-то треснуло, звук сей повторился на щеке егеря. И кончилось второе действие.
Но что ж в коробочке? вы у меня спрашиваете. Ах! не гневайтесь, дайте время, и когда вы уже видели ее наружность, то не отчаивайтесь получить понятие о внутренности, только не торопитеся, нигде спешить не должно, вам я говорю как учитель, а сам часто бываю хуже ученика и часто впадаю в такое ж замешательство каком теперь Онсам, это говорить свойственно человекам, и я не спорю, что человекам свойственно, но неприлично человеку. Постойте: нравоучение, размышление, умоположение, все это здесь некстати. Скажу, что он сам, вынув из коробочки другую золотую коробочку, увидел на ней вместо чаянного им портрета красавицы свой собственный. Да еще и очень в смешном положении: на голове образа его сделана была ветряная мельница, коя при малом движении вертелась взад и вперед; в руку дан ему марот, на конце его торчала голова мартышки с плачущими глазами, с смеющимся ртом, из которого по временам выскакивал язык и дразнил зрителя; а что еще удивительнее, то на языке этом меленько подписана наша пословица: вперед не забегай, назади не отставай; а сверху обезьяны вырезано было крупными буквами Онсам. – Будьте жалостливы к сему бедняжке, я не заставляю плакать, но хотя не смейтесь, или буде смеетесь, так, прошу, перестаньте и одумайтесь, невкусная моя шутка ни того, ни другого не заслужила; а будет время, что вы прослезитесь; только не теперь, я в том не отчаяваюсь, зная, что вы имеете нежные сердца, не стыдитесь плакать, глядя на несчастных, зная, что вы поистине друзья человеков и сами человеки.
Досада и отчаяние вступили в сердце Онсамово, им проложили туда дорогу легкомыслие и слепота юности. – Онсам проклинает Пиериду и самого себя, хотя по правде не знает, что клянет. – В первом упоении бешенства бежит он к своей любовнице. Свидание ужасно, попеременно слышали, видели выговоры, слезы, ломание рук, биение в грудь, словом, все те движения, которым дивимся мы в тех актерах, кои не у зеркала, но внутри изображению страстей учатся. Онсам играл весьма натурально и удостоился плесков Пиериды и громкого смеха. Наконец приходит Онсам в себя и едва узнает свои поступки.
– О небо, – говорит, – можно ли, чтоб нетерпеливость моя и обыкновенная шутка верной любовницы столь много могли меня расстроить. Но за что это? что я сделал?
– Подумай, – говорила Пиерида, – и ты все узнаешь, только опасайся своей вспыльчивости и вели всему молчать, а говорить рассудку. Где моя коробочка?
– Вот она.
– Ну что ж тебя так огорчило?
– То, что вместо твоего портрета, который ты мне посулила, нашел я свой, да еще в смешном и сатиричном вкусе.
– Погоди на час, вот следует развязка: гляди, видишь, я двинула пружинку, ну где ж ветряная мельница?
– Она сокрылась, а на место ее вижу я шлем Минервин.
– Так точно: вот я пожала вторую пружинку. Ну где ж дурацкая палка? Видишь ли вместо ее узду, однако с теми же словами, которые мартышка на языке имела. Верь, что я тебя люблю, поди домой, не забывай пословицу: не забегай вперед, не отставай сзади; помни, что есть в нас скрытые пружинки, которые когда, взяв терпение, в себе найдем, то безобразие переменится в красоту, глупость в разум и пороки в добродетели.
Фортуна велика, да ума мало
Цитата из Михаила Кузмина, вынесенная в заголовок, на первый взгляд совершенно неприложима к советской интимной культуре. Она как раз требовала чего-то большего, чем любовь, редуцируя само чувство к величине бесконечно малой. Соцреализм в классическом варианте свел любовный сюжет к минималистской схеме. Любовному сюжету в романе или фильме отводилась по преимуществу роль аккомпанирующая, а его типология разнообразием не отличалась.Томление страсти, иррациональность, эротика, все атрибуты «чувства нежного» практически отсутствовали в его советском варианте, так что зарубежные наблюдатели зачастую отказывались считать эту странную страсть любовью.
Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».Что такое цивилизация?Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.Но так ли это в реальности?Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.
Дворец рассматривается как топос культурного пространства, место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Предложена историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти, составляющий область непосредственного смыслового контекста художественных форм. Это первый опыт исследования феномена дворца в его историко-культурной целостности. Книга адресована в первую очередь специалистам – культурологам, искусствоведам, историкам архитектуры, студентам художественных вузов, музейным работникам, поскольку предполагает, что читатель знаком с проблемой исторической типологии культуры, с основными этапами истории архитектуры, основными стилистическими характеристиками памятников, с формами научной рефлексии по их поводу.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.
Доклад, прочитанный 6 сентября 1999 года в рамках XX Международного конгресса “Семья” (Москва).