Последствия - [56]

– У тебя все в порядке? – спросил отец.

Эдмунд кивнул.

– Хорошо. Это хорошо.

Отец не выглядел сердитым, скорее человеком, который готовится к трудному разговору. Эдмунду вдруг вспомнился тот день, когда отец, после смерти Майкла, усадил его “немножко поговорить”. Разговор проходил примерно так:

– У тебя все в порядке?

Кивок.

– Хорошо. Это хорошо. Ну… если захочешь… если тебе понадобится поговорить о… чем-нибудь… дай мне знать.

Кивок. И это все.

Сейчас отец смотрел на него почти так же.

– Боюсь, герр Кениг сегодня не придет. Он вообще больше не придет. У него неприятности.

– Это я виноват… – выпалил Эдмунд.

– В чем?

– Я сказал, что ему надо уехать в Америку.

Отец посмотрел на него озадаченно.

– Я… хотел ему помочь. Начать новую жизнь.

Четыре сотни сигарет стремительно обращались в ком вины великанских размеров, который грозил либо прожечь сумку, либо сделать ее прозрачной. Отец перехватил его взгляд.

– В сумке что-то есть? Для герра Кенига?

Эдмунд кивнул.

Льюис наклонился, щуря глаза от дыма оставшейся во рту сигареты, и открыл сумку.

– Мама сказала, что ты стараешься меньше курить. Я подумал, что тебе столько не понадобится.

Льюис осмотрел добычу.

– А я-то удивлялся, куда они деваются.

– Ему нужно было четыреста штук, чтобы получить Persilschein.

– Четыреста?

– Четыреста за Persilschein. Двести за разрешение на проезд. Пятьсот за велосипед.

– Откуда ты все это знаешь, Эд? – удивился отец.

– От… своих друзей. Тех, что за лугом. Детей-Без-Матери.

– Им ты тоже “помогал”?

От стыда Эдмунд опустил голову и едва слышно прошептал “да”. За последние два месяца регулярных взносов он, должно быть, передал Ози десятки пачек.

– Я просто делал то, что делаешь ты.

Льюис загасил окурок в ониксовой пепельнице.

– Делиться – это хорошо. Но красть – нет. Даже если стараешься помочь людям, это не лучший способ. Ты должен был спросить у меня.

Эдмунд кивнул, придавленный печальной тяжестью отцовского разочарования, и скреб ноготь, пытаясь сдержаться, не дать воли чувствам. Чтобы не заплакать, он не смотрел на отца. Плакать нельзя.

– Как бы то ни было, хорошо, что ты не отдал их герру Кенигу. Он оказался не тем, кем мы его считали. Не директором школы. Он служил в нацистской полиции.

– Но он же не мог воевать. У него слабая грудь. Я сам слышал, как он хрипел. Все время, на всех уроках. И ему не нравился Гитлер. Он даже говорить о нем не хотел.

– Да.

– Но… Не понимаю. Ты уверен? Он не казался плохим человеком.

– Не всегда о книге можно судить по обложке, Эд. Иногда… плохое в человеке… спрятано глубоко внутри.

Что-то сжалось в груди. Какие бы мерзкие преступления ни совершил учитель, Эду стало грустно от мысли, что он больше никогда не увидит герра Кенига, что тому так и не удастся начать новую жизнь в Висконсине. Это даже хуже, чем быть обманутым.

– Что с ним будет?

Отец почесал тыльную сторону ладони.

– Скорее всего, отправят в тюрьму.

Кекс и стакан с молоком – две сиротки. Кениг никогда уже не выпьет и не съест их. Эдмунд нервно теребил обложку “Путешествий Гулливера”.

– Так ты Остроконечник или Тупоконечник? – спросил отец.

Эдмунд пожал плечами. Он понял, что отец имеет в виду войну в книжке, – там один народ разбивал вареные яйца с тупого конца, а другой с острого, – но не мог ответить в тон, шутливо. Не мог.

– Я подумал, мы могли бы попросить герра Люберта помочь тебе с уроками. По крайней мере, пока не найдем замену.

Эдмунд старательно прокручивал в памяти все свои встречи с Кенигом, припоминая каждый миг, пытаясь обнаружить упущенные им признаки, чтобы заново оценить учителя в свете страшного открытия.

– Он совсем не казался плохим.

– Я тоже считал его хорошим человеком. Поверил на слово. И ошибся. Но это не значит, что ты не должен верить людям. Порой, чтобы помочь людям, им приходится доверять. Даже если они предают это доверие.

– Прости, что взял сигареты.

Отец кивнул.

– Что ты будешь с ними делать? – спросил Эдмунд.

– Ну, я мог бы их выкурить.

Эдмунд не сводил глаз с сумки.

– А можно я… отдам их своим друзьям? Им нужнее, они обменивают их на еду.

– Они должны получать еду в лагере. Где живут твои друзья?

– Точно не знаю. То там, то сям.

– Сироты?

Эдмунд кивнул.

– А сколько их там? – Отец вроде бы и не сердился, просто расспрашивал.

– Шестеро или семеро.

Отец долго глядел на сумку. Покачал ногой, как делал, когда обдумывал что-то, потом подтолкнул сумку по полу к Эдмунду:

– Только смотри, чтобы не потратили их все сразу.

Рэйчел подписывала последнюю карточку, когда в столовую вошел Льюис. Красивым плавным почерком она написала имя – майор Бернэм, – закрыла карточку и положила на соседний стул.

– Ну, что скажешь?

– Красиво, – ответил Льюис. – Тебе так идет.

– Я имела в виду стол – но… спасибо. – Она поправила локоны. – Задала Ренате работы. Попросила сделать прическу Хайке. А потом еще и Фриде. Хотя Фриду пришлось уговаривать.

– Герр Люберт должен быть признателен.

– Да.

– Такие вещи помогают. Уверен, Фрида будет это помнить.

Наблюдая за тем, как Рената положила ладони на плечи девушки, как отвлекла ее мягкими словами и только потом расплела тугие косы и расчесала длинные, до пояса, волосы, Рэйчел расчувствовалась.