Последняя жертва «Магистра» - [9]

Стояли первые числа морозного февраля.

Звонили к заутрени. Колокол городской церкви медленно ронял на Благовещенскую площадь низкие, глуховатые звуки, которые тонули в сугробах, скатывались с крыш домов в дворики, все еще сонные и голубовато-серые от едва проклюнувшейся зари.

В особняке Сасс-Тисовской светились почти все окна: старая княгиня привыкла подниматься рано, с первыми петухами. В людской шумно, суетливо. Из кухни слышался раздраженный голос повара, который отчитывал кухарок: пора подавать княгине завтрак, а горячий шоколад еще не был готов.

По лестнице, легко и грациозно ступая маленькими ножками, в людскую спустилась горничная княгини, стройная красавица Софка. Остановилась посередине, надменно вздернула брови шнурочками – шум поутих. Мужики заторопились к выходу, а бабы поспешили занять чем-нибудь свои руки: Софка теперь в чести у княгини, вон связка ключей в руках бренчит, напоказ выставила. Бесстыдница, старую экономку во флигель выжила, в сырую комнатенку; мало ей того, что из простых служанок в горничные выбилась, – власти захотелось. Куском хлеба экономку попрекает, велит объедки ей подавать. Недавно полы мыла, а поди ж ты… Чем только взяла недоверчивую княгиню, чем улестила? Судачила дворня промеж себя, на все лады перемывала Софкины косточки, а поперек сказать что-либо боязно было: крутой и решительный нрав оказался у девки…

Хлопнула входная дверь, и в клубах морозного пара на пороге людской появился статный молодец с румянцем на всю щеку. Стряхнул снег с новенького романовского полушубка, энергично потер озябшие руки, прошел к длинному столу, на ходу ущипнув молоденькую служанку. Та ойкнула радостно, заулыбалась, потянулась к нему, да и тут же отступила назад – из кухни вышла Софка. Вслед ей топал толстомясый повар, из прибалтийских немцев, виноватой скороговоркой, от волнения еще больше, чем обычно, коверкая слова, оправдывался за то, что до сих пор не готов завтрак.

– Смотри у меня… – Софка роняла слова скупо, перед собой, не оборачиваясь. – В следующий раз пеняй сам на себя, – милостиво похлопала ладошкой по лоснящейся щеке повара. – Ладно, грешник, иди уж, не лопочи, язык сломаешь.

Повар обрадованно крутанулся на месте и поспешил обратно на кухню.

– Капитон! – Софка подошла к румяному молодцу. – Княгиня велела запрягать. Через час чтобы кони были у подъезда.

– Слушаюсь, ваша милость! – бодро рявкнул Капитон, дурачась. – Софочка… – подошел поближе, шепнул тихо, не для чужих ушей, – соскучился…

– И шкуру медвежью брось в санки, не забудь, – повысила голос Софка, бросив косой взгляд на баб – те насторожили уши; а сама вспыхнула, затрепетала, задышала часто, стояла, как свеча белого воска, под светлосерыми глазами Капитона.

Ушла, сверкнув на прощанье изумрудной зеленью из-под длинных ресниц. Капитон опустился на скамейку, сумрачно выпил кружку чаю, который принесла молоденькая служанка; хлеб с маслом есть не стал – торопился…

Княгиня завтракала в спальне. Дула, сложив блеклые губы трубочкой, на горячий шоколад, отхлебывала мелкими глоточками, причмокивая. Софка прислуживала, белкой сновала по спальне. Старуха одобрительно посматривала в ее сторону, собирала морщинки у глаз, что должно было обозначать благосклонную улыбку.

Печальный случай с сыном не повлиял на аппетит Сасс-Тисовской. Несмотря на то, что княгиня не отличалась дородностью, скорее наоборот, к старости она стала чревоугодницей. Впрочем, ее отношения с сыном оставляли желать лучшего. (У нее были еще две замужние дочери и старший сын, который жил в Швейцарии, – лечился, как поговаривали, от скуки). Даже офицерский Георгий, с которым младший сын приехал на побывку, не поколебал ее мнения: она считала его мотом и неудачником. Потому княгиня ссуживала сына деньгами скупо, требуя непременного отчета о расходах, что, конечно же, не могло нравиться бравому вояке.

– Софья! – позвала княгиня горничную, у нее получилось: "Сшофийя", – старуха немного шепелявила: между собой они беседовали почти всегда по-польски. – Поди сюда, милочка. Возьми и открой шкаф, – сняла с шеи серебряный ключ на цепочке и сунула в руки Софке.

Снедаемая любопытством, Софка скоренько, чтобы княгиня не передумала, отомкнула массивный шкаф у изголовья кровати. Этот шкаф, больше напоминающий сейф – под резкой дубовой обшивкой были приклепаны металлические пластины, – вызывал у горничной жгучий интерес. Но, к ее огорчению, княгиня никогда до сих пор при ней не открывала его. Всякий раз, снимая заветный ключ с шеи, она выпроваживала горничную.

Что в шкафу сокрыта какая-то тайна, Софка ничуть не сомневалась. Буйная фантазия являла ей перед сном неисчислимые сокровища, запрятанные в дубовой утробе шкафа. И еще… еще что-то, что – она сообразить не могла. Но спрятанное там НЕЧТО всякий раз, когда она оставалась в спальне одна, влекло ее к шкафу неудержимо. Софка любовно поглаживала ладонями шкаф, даже заговаривала с ним, как с живым существом, но шкаф был угрюм, неподвижен и нем.

– Там стоит шкатулка, – показала костлявым пальцем княгиня, – дай ее мне. Нет, не ту. Другую. С моим гербом…