Последняя Утренняя Звезда - [147]

Фазад сражался в первом ряду, его меч метался налево и направо, прямо перед немертвыми, хотя он и знал, что это может кончиться плохо. Прямо перед ним был один из тех, кто снял шлем, его лицо, почти лишенное плоти, походило на голый череп: выпученные глаза, выпирающие из глазниц, провалившийся вглубь нос, зубы, торчащие из безгубого рта. Вампир ударил его булавой, и Фазад едва парировал удар. Рыцарь был по меньшей мере вдвое сильнее его. Удар пробежал по мечу и по руке, от его силы лязгнули зубы. Его выбросило из первого ряда сражавшихся бойцов, в образовавшуюся щель тут же прыгнул вампир, но тут сверкнул топор Гарна и голова немертвого слетела с плеч; черный гной брызнул в глаза Фазаду, который едва успел закрыться перчаткой.

Юный король почистил перчатку, чувствуя, как руку жжет даже сквозь кожу. Безголовое тело вампира слепо сделало пару шагов, ударилось о стену, на которой висели плащи жрецов, и упало на кучу накидок, лежавшую на полу, где оно продолжало пытаться освободиться от них. Один из солдат сумел зажечь факел и бросить его на кучу. Сухая шерсть мгновенно вспыхнула, а когда загорелось тело вампира, жирный удушающий дым наполнил комнату. Фазад снял факел со стены и зажег его от погребального костра. Один из легионеров бросился на него, но мальчик махнул факелом перед собой; пламя заставило его соперника отступить на шаг.

Огонь на какое-то время задержал вампиров, но Фазад знал, что долго его людям не продержаться. Их осталась горстка, и все больше и больше вампиров, стоявших на площади, вваливались в зал.

Пламя факела начало гаснуть. Вампир прыгнул вперед и вырвал его из руки Фазада, заставив мальчика прижаться спиной к стене в углу комнаты. Рядом с ним сражался Гарн. Факел уже потух, но, тем не менее, Фазад видел какой-то странный свет; он попытался понять, что это, отбивая удары слева и справа, наклоняясь и уклоняясь от щелкающих зубов и палицы своего противника.

Наконец он сообразил в чем дело. Серый свет. Не свет звезды, но намного более сильное свечение, усиливающееся с каждой секундой, наполнившее самое темные углы зала и заставившее вампиров остановиться и неуверенно поглядеть вокруг: даже те, кто скрючились над телами павших солдат Фазада, перестали пить и посмотрели вверх, подняв подбородки с текущей по ним кровью.

— Рассвет, — крикнул сенешаль.

Он оказался прав. Становилось все светлее. Фазад уставился на стеклянный купол над ними.

— Рассвет, — еще громче заорал сенешаль, и как сумасшедший рванулся вперед, все еще стоявшие на ногах солдаты за ним. Вампиры, с красными пятнами на бледных губах, оторванные от кровавого пиршества, оторопело смотрели на них с выражением наполовину сытых хищников, поднимающихся от тела жертвы. Они оказались не в состоянии защитить себя и легли под мечами Галастриан, с ожесточением рубивших их на куски.

Оставшиеся подались назад, из-под огромных шлемов тех, кто не успел их снять, понеслось рычание, похожее на собачье, и они бросились к двери, ведущей на Большую Площадь.

У Фазада появилось несколько мгновений, чтобы опять взглянуть на стеклянный купол. Теперь над ними был уже не рассвет. Свет становился все сильнее и сильнее, как если бы звезда падала прямо на них, превратившись в сверкающую комету, мчащуюся через темноту и оставлявшую за собой пылающий хвост. Все ближе и ближе, пока весь купол над их головами не наполнился расплавленным золотом, таким же ярким, как солнце. От брони немертвых стал подниматься пар, как если бы их плоть испарялась под этим светом.

Отступление превратилось в паническое бегство, каждый сражался с другим за то, чтобы прорваться через узкую дверь наружу, а на Большой Площади густая масса немертвых бросилась к кладбищу, под тень тисов, ко входу в пирамиду. Но на дворе был уже яркий день, и мало кому удалось сделать даже несколько шагов: их пустые доспехи падали на землю, из них вылетали клочья тумана. Галастриане смотрели на них из двери в зал, настолько пораженные таким резким поворотом судьбы, что даже не кричали от радости.

Фазад перешагнул через пустые доспехи, загораживающие дверь и вышел на свежий воздух. Площадь и деревья были залиты оранжевым светом. Звезда, казалось, заполняла небо; она падала, как пылающий факел, искры и гейзеры пламени срывались с нее и били во все стороны. И она падала прямо на него.

Года. Снег завалил все, вплоть до замерзших карнизов, и похоронил под собой деревню. Под снегом вырыли тоннели, связавшие между собой дома. Три месяца никто из жителей не видел ни земли, ни неба; мир сузился до домов внутри и белых стен из снега и льда снаружи. Предки Гарадаса сохранили в памяти много историй о суровых зимах, но такой не было никогда.

Он и Остман вернулись домой буквально только что. Возможно они заблудились, путешествуя через планы, а может быть они боялись вернуться в мир людей. Только после того, как последняя звезда в небе умерла и надежда на рассвет исчезла, они спустились с горы из святилища Светоносицы. Первые люди, увидевшие их, решили, что они призраки, и побежали от них со всех ног. Но Гарадас дошел до своего дома, и, как посторонний, постучал в дверь. Его жена, Идора, только увидев изборожденное морщинами, замерзшее лицо, немедленно закричала их дочке, Имуни, что отец вернулся. Но даже тогда, когда девочка прибежала и с любопытством уставилась на него, Гарадас не открыл рот, чтобы успокоить семью: как если бы он онемел и не мог говорить. Вместо этого он дошел до своего любимого кресла и два дня не сходил с него, просто глядя на огонь в очаге.