Последняя ставка - [189]

– Семьсот, – сказал Крейн, пытаясь не выдать отчаяния.

– Non, – ответил по-французски Леон. – Торги по этим картам закрыты.

Сердце Крейна яростно колотилось, и он опустил голову, чтобы не было видно, как пульсирует артерия на шее.

– Ладно, – сказал он. – В таком случае на торги выставляется следующая «рука». – Он позволил себе чуть заметно вздохнуть. – Какие предложения?

Крейн снова потерял шанс купить «руку» Доктора Протечки, а потом позволить Леону купить ее у него во время «Присвоения».

Леон в конце концов купил «руку» у молодого человека, игравшего в очень лузовом стиле. Крейн не мог не восхищаться его тактикой: если «зачатая рука» окажется выигрышной, это единственный игрок, помимо самого Леона, способный уравнять банк для «Присвоения».

Но две пары Леона проиграли флешу, карты собрали и передали игроку, сидевшему слева от Крейна, для следующей раздачи.

И снова Крейну ничего не оставалось, кроме как до самого утра играть ради денег.

К его большому раздражению, игроки подхватили прозвище «Летающая монахиня». Однажды объявление: «Пара дам для Летающей монахини» вызвало такой смех, что следующую ставку назвали только через минуту, если не больше.

Когда небо просветлело, и все стали подниматься с мест и надевать свои куртки, кофты или пиджаки, и машины переключились на задний ход, подводя плавучий дом к причалу марины, Леон звонко постучал по стакану длинным наманикюренным ногтем.

– Господа игроки, прошу внимания, – сказал он, улыбаясь, но в его голосе отчетливо прозвучала столь суровая нота, что усталая ленивая болтовня сразу же стихла. – Завтра Святая пятница, и из почтения к этому дню игра будет продолжаться до трех часов пополудни. Поэтому, чтобы мы смогли уделить серьезной игре хоть немного времени, это судно отчалит в… в полдень. До того времени остается только шесть часов, поэтому вам имеет смысл взять номера здесь, в «Лейквью-лодж» и дать указания, чтобы вас разбудили вовремя.

Усталость гудела в артериях Крейна, как мощный наркотик, но названное время завершения игры показалось ему очень странным. На Святую пятницу, вспомнил он, учреждения, признающие христианские праздники, как раз закрываются с полудня до трех.

Если это и жест почтения, то странно извращенного.

Пляшущий на краю обрыва.

Тень громадного ковбоя из стали и неона, венчавшего фасад «Пионер-казино», на мгновение накрыла Донди Снейхивера, шаткой походкой ковылявшего сквозь все еще прохладный воздух по тротуару Фримонт-стрит. Он приостановился, чтобы, прищурившись, взглянуть на медленно помахивавшую рукой фигуру, и подумал о том, какой же именно персонаж могли изобразить в таком виде.

Искалеченная рука тянула его вперед, и он продолжал проталкиваться вслед за нею, преодолевая сопротивление утреннего воздуха.

Образы ждут, думал он, как затаившийся водоворот в ванне ждет, чтобы объявиться, когда кто-нибудь выдернет пробку. Так, если гора облаков в небе сделалась бы очень похожа на какую-нибудь громадную птицу, выжидающую в потенциальном состоянии, она, со временем, действительно станет этой птицей.

Птицы. На прошлой неделе был вороний глаз, но теперь храм Изиды взорван. Пришло время другой птицы, как говорят сны, розовой.

Во сне Снейхивер видел, как толстяк взрывает храм. Толстяк тоже обрел образ – превратился в гиганта, который сделался приземистым и круглым и утратил свой зеленый цвет, стал бородавчатым черным шаром в математическом поле, содержавшим все точки, которые никогда не станут бесконечными.

Но это был уже не толстяк. Толстяк был мертв, его граница сломалась, и точки вскоре рассыплются по пустыне и смогут стать бесконечными или не стать, как им заблагорассудится. Снейхивер гадал, долго ли еще он сам будет оставаться тем созданием, сходством с которым его столь властно наделили.

Пляшущий на краю обрыва, и собака, хватающая его за пятки.

Он ощущал свой потерянный палец; тот уехал далеко на юг, забрался высоко вверх и звенел от мощной гидроэлектрической энергии.

У него не было иного выбора, кроме как отправиться туда; персонаж, которым он стал, собирался оказаться там, и, конечно, будет нуждаться в носителе образа.

Но сначала нужно было кое с кем проститься и кое-кого простить.

Глава 48 Последний звонок

Когда Крейн открыл ключом дверь и распахнул ее, в нос ему ударил запах кофе. Диана и Дин стояли у окна с чашками в руках. Обе вопросительно посмотрели на него.

– Нет, – сказал Крейн. Он снял парик и с некоторым удивлением посмотрел, как его собственная рука швырнула копну рыжевато-каштановых волос в зеркало. – Нет, он не купил карты. Я должен вернуться туда к полудню, а до того времени нужно сложить колоду. Так что поспать не удастся.

Диана подбежала к нему и взяла его за руку. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не отдернуть ее.

– Держи кофе? – предложила она.

– Держи, держи… держидерево, – рассеянно отозвался Крейн любимой репликой Сьюзен.

Диана протянула ему свою чашку, которая была почти полна, и над нею все еще поднимался пар.

– На, – сказала она. – Себе я сделаю другую.

Крейн поставил чашку на тумбочку.

– Я пока не хочу. – Запах кофе висел в воздухе, как дым, и Крейн никак не мог выкинуть из головы видение чашечки кофе, стоящей во включенной на самый слабый нагрев духовке.