Последняя охота - [7]

– Хорошо. – Лафарж помолчал. – Что там с оплатой?

– Я уполномочен предложить тебе любую шестизначную цифру.

– Иными словами, без одного кредита миллион?

– Да. Мне велели начинать торг с двухсот тысяч, но я не стану юлить. Мы с тобой знаем друг друга не первый год.

– Здорово он вас достал.

– Похоже на то.

Снова возникла пауза. Ястреб задумчиво жевал крошечного соленого осьминога, запивая его наркопивом.

– Я не возьму платы за эту работу, – произнес он наконец. – Мне плевать на ваши рудники, но кое-кто растоптал основной закон Звездной Охоты. Через пять минут я переключусь на технический канал – можете закачивать координаты. И Ворон – позаботься о том, чтобы у меня был хороший корабль. Как ты знаешь, свой я разбил ко всем чертям.

– Доброй охоты, Ястреб, – благоговейно произнес Ворон, еще не веря в свою удачу.

– Доброй охоты всем нам, – отозвался Ястреб, возвращаясь к Волку Семенову.

3

Продолговатое веретено боевого корабля беззвучно вынырнуло из черного провала "кротовой норы", которая тут же схлопнулась, исторгнув вслед кораблю гигантский протуберанец лилового пламени. Преодолев за восемнадцать относительных секунд расстояние в восемьдесят пять световых лет, звездный охотник находился теперь в нескольких тысячах километров от Калевалы.

Пилот мысленно отключил автоматику и принял на себя управление кораблем, как только к нему вернулось зрение. Медленно, словно после тяжелой контузии, восстанавливались слух и обоняние. Чувство осязания вернулось почти сразу, но способность двигаться Лафарж обрел лишь четверть часа спустя. Специалисты называли это явление "охотничий паралич". Никто не мог сказать с уверенностью, чем вызывается это кратковременное расстройство функций мозга у человека, проходящего через "кротовую нору", поскольку подключенные к пилотам медицинские приборы не фиксировали никаких физиологических изменений. Ученые могли констатировать лишь последствия охотничьего паралича – при прохождении через подпространство в мозге человека разрушались крошечные капилляры, из-за чего постепенно ухудшалась координация движений и ориентировка в пространстве. Это было профессиональным заболеванием ветеранов Братства и федеральных пилотов, но им гордились, потому что заработать его можно было лишь после тысячи подпространственных переходов.

Проморгавшись, Лафарж направил свой "кондор" к мерцавшей в правой части экрана серебристо-серой планете, опоясанной цепочками искусственных кратеров – вольфрамовых рудников. Он поднял взгляд на меню программ, мысленно настраивая внешний коммуникационный канал на экстренную частоту Братства.

Спустя некоторое время в левой части обозримого пространства развернулся темный прямоугольник дополнительного экрана связи.

– Если это очередная идиотская шутка… – задумчиво проговорил прямоугольник.

– Скорпион Родригес, я полагаю? – поинтересовался Лафарж.

– Он самый. С кем имею честь?

– Ястреб Лафарж. Ты не хочешь включить изображение?

– Желаешь убедиться, что я не призрак? – Скорпион хмыкнул.

Экран связи вспыхнул, продемонстрировав Лафаржу сидящего за столом человека в куртке федерального военного пилота.

– Я видел тебя в "Пьяной Лошади", Ястреб Лафарж, – сказал он. – О тебе ходят легенды. Если мне не изменяет память, резня на Сириусе V в шестьдесят пятом году, а?

– Да.

– И Цербер III в шестьдесят девятом?

– Точно.

– И пираты Гидры Диксона тоже на твоей совести.

– Они слишком медленно двигались.

– Ясно. Насколько я понимаю, Ястреб, ты явился по мою душу.

– Да.

– Тебе не следовало раскрывать себя. На твоем месте я попытался бы разыграть дурачка, выманить меня за пределы защитного пояса и тут навязать мне бой.

– Я догадывался, что тебя не купить на такой дешевый фокус.

– Именно. Что ты собираешься делать дальше?

– Я хочу задать тебе один вопрос, Скорпион. Всего один. На кой черт тебе сдались эти рудники?

– Ты уверен, что я собираюсь отвечать на вопросы?

– Мне нужно знать, Скорпион. Я должен понять, по каким причинам один из моих братьев может поступиться честью.

– Честью? – вспыхнул Родригес. – Что ты знаешь о чести, Ястреб? Перед Братством я чист. Если я и нарушил какие-то законы, то лишь несправедливые законы, установленные Федерацией. Эти рудники мои, ясно? Я открыл Калевалу десять лет назад, и по Торговому соглашению два процента добываемой руды должна была принадлежать мне. И я пообещал, я поклялся отдать эту руду колонистам с одной захудалой планеты, которую я тебе не назову, чтобы они смогли привести в порядок свои ветхие звездные транспорты и сельскохозяйственные системы. Эти жалкие люди подобрали меня, когда я окровавленным обрубком дрейфовал неподалеку от их солнца в оплавленных остатках того, что когда-то было моим боевым кораблем. Они вылечили и кормили меня, пока я не окреп, хотя им не было от этого никакой выгоды, а сами они едва сводили концы с концами. И когда я вновь обрел способность мыслить, я поклялся, слышишь, я дал слово чести, что вытащу этих людей из нищеты. Я отправился в Метрополию оформлять дарственную, и там мне разъяснили, что за время моего полуторагодичного отсутствия случились две колониальные войны, что Торговое соглашение расторгнуто, что вывоз стратегического сырья за пределы Федерации строго воспрещен и что вместо вольфрамовой руды мне положена компенсация в федеральной валюте. Но на кой черт моим колонистам сдались эти кредиты, если за пределами Метрополии они превращаются просто в набор цифр, записанных на инфокристалле?..