Последняя обитель. Крым, 1920-1921 гг. - [36]

даже наркомами. Поскольку террористическая деятельность чекистов объединяла, способствовала образованию тайной, замкнутой касты, солидарность и взаимовыручка между ними была непоколебима и сохранялась на всю жизнь. Об этом писала Ж. Ламбер: “Честных людей связывают добродетели, обыкновенных — удовольствия, а злодеев — преступления”¹⁰⁸.

После оставления службы в ЧК, ГПУ, НКВД и работая в народном хозяйстве, как правило, на высоких должностях, они не теряли между собой связи, горделиво называли себя “чекистами”, имеющими “честь” служить в “вооруженном отряде партии”. Особое почтение отдавалось тем, кто участвовал в “крымской операции”, последнем периоде гражданской войны.

После XX съезда партии и частичного разоблачения до тех пор скрытых преступлений чекистов и партийной верхушки старые кадры заволновались, но все же надеялись, что их еще позовут. В 50—60-х годах большинство бывших гебистов ринулись в адвокаты. Лицемерно забыв о творимых ими произволе и беззаконии, без угрызения совести, они стали рупором защиты законности и правопорядка в различных судах. Благодаря старым “заслугам” они стали членами областных коллегий

¹⁰ Энциклопедия мысли. — Симферополь, 1997. — С. 473.

адвокатов и их председателями. И только некоторые из них осознали свою вину и публично раскаялись. В декабре 1954 г. в окружном Доме офицеров в Ленинграде состоялся суд над бывшими работниками госбезопасности. Один из них, И. А. Чернов, признавая применение незаконных методов следствия и фальсификацию дел на невинных людей, заявил, что он чувствует на себе дыхание ненависти честных советских людей, сидящих в зале суда. Впрочем, подобные судебные процессы по обвинению чекистов — нарушителей законности в 1953—1959 гг. носили чисто пропагандистский характер. На скамью подсудимых попали лишь некоторые из них. По исследованию Н. В. Петрова и К. В. Скоркина, создавших справочник “Кто руководил НКВД 1934—1941”, в хрущевский период было осуждено всего 20 человек. После 1959 г. таких судебных процессов уже не было.

Чекисты никогда не следовали древней заповеди, переданной Плутархом: “будь справедлив; над тобой и над всеми бодрствует мститель. Это может быть твой последний час”¹⁰⁹. Они никогда не думали о том, что страшные проклятия миллионов ограбленных, замученных и расстрелянных обрушатся на их головы, что они — всего лишь оружие, подлежащее слому после использования, что каждая революция, как писал Ромен Роллан, пожирает своих детей¹¹⁰. Удивительно точно подметил М. Волошин в своих стихах, написанных еще

в 1906 г.:

“Не сеятель сберег колючий колос сева,

Принявший меч погибнет от меча.

Кто раз испил хмельной отравы гнева.

Тот станет палачом иль жертвой

палача"^i}.

Из тринадцати указанных выше членов коллегии ВЧК своей смертью умерли только Ф. Дзержинский и В. Менжинский. Все остальные в разное время были признаны врагами народа, осуждены и расстреляны. Дзержинский и Менжинский не дожили до ежовских времен. Не исключено, что их постигла бы такая же, вполне закономерная участь. Большинство работников руководящего состава центральных и губернских органов ЧК, а также почти весь начальствующий состав, принимавший участие в “крымской операции” в

1920—1921 гг., в 30-е годы тоже были осуждены и расстреляны.

В первую очередь понесли наказание основные организаторы террора — Манцев, Евдокимов, Быстрых. Расстреляны также Воронцов, Говлич, Дагин, Данишевский, Иванов, Кац-нельсон, Лордкипанидзе, Миронов (Король), Цикановский, Письменный,

Радзивиловский, Реденс, Пятаков, Рубинштейн, Фомин, Фриновский, Цик-лис, Шаров, Эйдеман. Об этих чекистах удалось найти хоть какие-то сведения, но судьба многих иных, проходящих по крымским архивным делам, к сожалению, пока неизвестна.

Их репрессировали, конечно же, не за совершение тех жутких военных преступлений, которые они совершили, в частности, в Крыму. “Подвиги” чекистов в 1920—1921 гг. в Крыму и в Украине партийной элитой и учеными “от истории” в 30-е годы, когда чекисты были репрессированы, и в течение последующих десятилетий, вплоть до 80-х годов, признавались вполне обоснованными и похвальными. Даже в 90-х годах в связи с пересмотром крымских архивных дел за тот период отдельные ответственные лица высказывали сомнения в правомерности реабилитации погибших солдат и офицеров, оставшихся в Крыму, а иногда и возражения, которые все же удалось преодолеть. Эти возражения аргументировались наличием экстремальной военной ситуации в стране, стремлением недопущения возрождения белого движения и интервенции, необходимостью принятия жестких мер. Оппоненты, видимо, забыли, что необходимость, как писал Питт, — это излюбленный аргумент тиранов¹¹¹. О крымской трагедии никто и никогда не вспоминал. Обвинив старых чекистов в измене родине, участии в шпионских, диверсионных, вредительских и прочих мифических организациях, их убрали как отработанный материал и опасный для “славной “истории ВКП(б) балласт, как носителей ее позорных страниц, возомнивших себя героями и посмевших высказывать вслух не всегда приемлемое мнение о событиях в стране и делать замечания по поводу политики партии. Старая чекистская гвардия, кроме того, весьма раздражала новых ежовских и бериевских сатрапов своими наградами и заносчивостью.