Последняя ночь у Извилистой реки - [51]

— Они хорошие люди, — как молитву, твердил старик Полкари.

Уже потом Дэнни понял: Джо Полкари не молился, он говорил Кармелле о них — пришельцах «с севера». Во всяком случае, Кармелла не сопротивлялась, когда отец с сыном вызвались отвести ее домой. (По пути Кармелла несколько раз впадала в предобморочное состояние, и тогда она просто падала на руки обоих Бачагалупо. Однако удерживать Кармеллу было легко: она весила на сто фунтов меньше, чем Джейн. И потом, Кармелла была живой.)

Но прежде чем они втроем покинули ресторан (когда голова Дэнни покоилась на коленях поверженной горем матери Эйнджела), Дэниел Бачагалупо открыл для себя еще один писательский прием. Он и раньше умел пользоваться этим приемом, но в своем творчестве применил только через несколько лет. Всем писателям необходимо уметь отойти в сторону, отстраниться от того или иного эмоционального момента. В свои двенадцать Дэнни сумел это сделать. И хотя лицо его упиралось в теплые колени Кармеллы, а ее руки не давали его голове шевельнуться, мальчик просто изъял себя из числа участников печального события. Возможно, он мысленно переместился к раздаточному окошку или даже к печи для пиццы, но его не было среди скорбящих. Откуда-то извне Дэнни наблюдал за персоналом «Vicino di Napoli», собравшимся вокруг сидящей Кармеллы и его стоящего на коленях отца.

Старик Полкари находился позади стула, одна его рука покоилась на затылке Кармеллы, другую он прижимал к сердцу. Его сын Пол, изготовитель пиццы, стоял со склоненной головой (вместо пепла она была посыпана все той же мукой). Полкари-младший встал возле другого бедра Кармеллы, как раз напротив коленопреклоненного Доминика. Двое девушек-официанток (они еще учились у Кармеллы премудростям этой профессии) тоже стояли на коленях, позади Дэнни. Впрочем, будущий писатель взирал на все это со стороны, с кухни. Он видел и себя с головой, вдавленной в колени Кармеллы. Другой повар — Тони Молинари — находился чуть поодаль. Он стоял, обнимая худенькие плечи подростка, которому на вид было столько же лет, сколько Эйнджелу. (Этот парнишка работал уборщиком столов. Первая работа, которую Дэнни придется выполнять в «Vicino di Napoli».)

Но в тот печальный момент Дэниел Бачагалупо взирал на всю сцену издали. Как и многие молодые писатели, он будет писать свои ранние произведения от первого лица, а вымученная первая фраза одного из его ранних романов будет частично отображать «пьету», увиденную им воскресным апрельским днем в «Vicino di Napoli». Начинающий писатель напишет так: «Я стал членом семьи, с которой не был связан никакими родственными отношениями, и это случилось задолго до того, как я узнал достаточно подробностей из жизни моей семьи и о дилемме, вставшей перед моим отцом, когда я был совсем маленьким».

«Избавьтесь от фамилии Бачагалупо, — писал им обоим Кетчум. — Если Карл будет вас разыскивать, лучше сменить фамилию и спать спокойно». Но Дэнни не захотел менять фамилию. Дэниел Бачагалупо гордился своей фамилией: узнав от отца историю ее происхождения, он испытывал особую, бунтарскую гордость. Несколько лет шантрапа из Западного Даммера дразнила его то «морской свинкой», то «итальяшкой». Дэнни знал: он заслужил право носить фамилию Бачагалупо. Так зачем же менять ее здесь, в Норт-Энде, где полно итальянцев? И потом, если Ковбой начнет их разыскивать, он будет искать Доминика, а не Дэниела Бачагалупо.

Отношение Доминика к своей фамилии было иным. Для него фамилия Бачагалупо всегда была «состряпанной». И потом, это Нунци назвала его своим «поцелуем волка». На самом деле ему было бы куда логичнее назваться Саэтта (кем он наполовину и являлся) или даже Каподилупо, если бы не стыд за трусливо сбежавшего отца. («Этого мерзавца Дженнаро», — как однажды выразился старый Джо Полкари об уволенном и пропавшем неведомо куда уборщике столов.)

Доминик мог бы взять себе множество фамилий. В громадном клане Аннунциаты все хотели, чтобы он стал Саэтта, тогда как бесчисленные племянники и племянницы Рози (не говоря о более близких родственниках покойной жены) хотели сделать его Калоджеро. Доминик не попался в эту ловушку. Он понял, что смертельно обидит всех Саэтта, если станет Калоджеро, и наоборот. В «Vicino di Napoli», где он почти сразу же оказался в учениках у главного повара Тони Молинари и изготовителя пиццы Пола Полкари, ему дали прозвище Гамбакорта — Короткая Нога (беззлобное и относящееся исключительно к его хромоте), которое очень скоро сократили до Гамбы (просто Нога). Однако Доминик решил: за пределами ресторана ни Гамбакорта, ни Гамба не годятся в качестве фамилии для повара.

— А как тебе фамилия Бонвино? — предложил старый Джузе Полкари.

Эта фамилия означала «хорошее вино», но Доминик не пил.

Тони Молинари порекомендовал ему взять фамилию Буонопане («хороший хлеб»), а изготовитель пиццы Пол Полкари — Капобьянка («белая голова»), видимо, потому, что сам с ног до головы был обсыпан мукой. Однако обе фамилии были слишком смехотворными для серьезно настроенного Доминика.

Уже в их первую ночь на новом месте Дэнни догадался, какую фамилию выберет себе отец. Кармелла занимала трехкомнатную квартиру в кирпичном доме без лифта, что стоял возле старой бани, недалеко от кладбища Коппс-Хилл. Горячей воды в квартире не было, и потому на газовой плите постоянно грелись большие кастрюли с водой. Когда они вели вдову дель Пополо из ресторана в ее жилище, Дэнни вдруг увидел отцовское будущее и понял: очень скоро Доминик Бачагалупо окажется, образно говоря, в башмаках утонувшего мужа Кармеллы. Хотя оставшаяся от рыбака обувь не годилась Доминику, повару прекрасно подошла его одежда (оба мужчины были невысокого роста и худощавыми). Вскоре и Дэнни стал носить то, что осталось после Эйнджела. Вполне понятно, что отцу с сыном требовалась городская одежда, поскольку люди в Бостоне одевались совсем не так, как в округе Коос. Дэнни поначалу не внял совету Кетчума и не сменил фамилию. Однако мальчишку не удивило, что его отец едва ли не в первую их ночь в Норт-Энде стал Домиником дель Пополо (в конце концов, он и был поваром «из народа»).