Последняя ночь Александра Македонского - [38]

– Твои соотечественники выбрали меня вождём самого великого похода на враждебную Персию, – беспечно сообщил ему Александр важную новость и лукаво заметил: – Я целыми днями принимаю философов, поэтов, всевозможных деятелей...

– Эллада сгорает от жажды мщения, возлагая надежды на македонское войско, – вмешался Клит не без едкого сарказма.

– Не преувеличивай, – примирительно возразил Александр. – Много героев Эллады с нетерпением отправляются вместе с нами.

Диоген, казалось, оглох или не слушал их.

– Надеюсь, ты помнишь, что деспот Ксеркс натворил на твоей родине сто лет назад? – начиная раздражаться, повысил голос Филот.

– Диоген?! – воскликнул Александр в досаде. – Ты единственный из знаменитых людей не явился меня поздравить?!

  Филот сплюнул, ринулся к неподвижно лежащему философу и замахнулся на него палкой-рогатиной.

– Ну, ты, животное! К тебе обращается Александр, царь Македонии!

Александр успел схватить Филота за руку и смиренно обратился к Диогену:

– Скажи же что-нибудь.

Не открывая глаз, Диоген с досадой и отозвался и попросил:

– Отойди в сторону. Ты загораживаешь мне солнце...

Все уже в нетерпении вскочили на коней. Ждали только царя. Но Александр стоял возле Буцефала, задумчиво держался за седло, глядя на тропку, которой после встречи с Диогеном они вернулись к спутникам. Завидев вдалеке дикого козла, Пердикка вдруг пронзительно засвистел, и друзья с улюлюканьем, посвистами и смехом поскакали вперёд, не столько ради охоты, а просто так, от избытка сил и нетерпеливого желания приблизить неизвестное и многообещающее завтра. Лишь Парменион остался рядом с Александром, уверенный в своём праве вести себя, как считает нужным, так как армия доверяла ему больше, чем молодому царю. Александр отвернулся от склона, за которым исчезала, будто обрывалась, тропка.

– Удивительно независимый человек, – сделал он вывод из своих необычных впечатлений.

– Сильная власть, – не согласился Парменион, – вот подлинная независимость. И чем её больше... – Он расхохотался, сразу помолодев, задорно подстегнул солодового цвета жеребца и тоже поскакал, оставил царя наедине с его мыслями.

Внизу за крутым склоном, казалось, невнятно перешёптывались, с шелестом плескались мелкие волны. Буцефал скосил влажные большие глаза в сторону моря, так выказал понимание настроения хозяина. Александр сунул ногу в стремя и поднялся в седло. Умный конь не дожидался понуждения, развернулся и зашагал за холм, прочь от протянувшейся до горизонта синей морской безбрежности.

– Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном, – тихо вымолвил Александр и дружески погладил Буцефала по лоснящейся гриве.

Обогнув холм, они увидали всадников, которые мчались за пропавшим из виду горным козлом. Согнав задумчивость, расправив плечи, Александр пронзительно гикнул и погнал коня вслед за ними, уверенный в том, что вскоре догонит друзей и вновь окажется впереди их всех.

Над древним Вавилоном светало. По улицам миллионного города шумно носились конные вестовые. Всюду слышались звуки горнов, появлялись торопливые воины, сливались с другими, чтобы потоками устремляться к большому полю возле дворца царя царей. На этом поле громко трубили сборы и построения, отбивали размеренную дробь барабаны. Воины на ходу оправляли кожаную одежду, шлемы, оружие. Сначала они собирались и выстраивались там, где их поджидали младшие начальники, десятники и сотники, затем стройными рядами с гулким топотом перебегали к складам у поля, забирали с повозок длинные копья, тяжёлые щиты, распределялись по фалангам.

Заполненные фаланги перемещались одна за другой, находили своё место в вытянутом строе расквартированного в городе войска. От фаланги к фаланге передавался бодрый рёв воинов, приветствующих военачальников, которые скакали на боевых лошадях в сопровождении красочных свит. Лёгкий утренний ветерок трепал знамёна, стяги, а лучей от красного зарева на востоке, где всходило солнце, было достаточно, чтобы заблестели начищенные доспехи. Во всём ощущались приподнятость духа, воля и жажда движения и борьбы, наконец-то востребованные после слишком долгого отдыха.

Приглушённые кличи и рокочущий гул приветствий доносился до внутренних помещений дворца, где царила тревожная суета. Под сводами главного дворцового прохода гулко зазвучали быстрые шаги Птолемея и сопровождающего его десятника внутренней охраны. При виде очерченного порталом дневного света Птолемей резко спросил:

– Где этот купец?

– Справа от дворцовой лестницы, – последовал быстрый ответ.

– Царь не показывается, – объяснил Птолемей свои полномочия, когда они вышли к парадному входу. – Я должен сам допросить купца и доложить Александру.

Они миновали грозных крылатых львов, живо спустились широкой лестницей к площади, где рослые стражники окружили узкоглазого купца в странном, необычном одеянии. Испуганный вниманием суровых военных к своим рассказам, купец сразу угадал в Птолемее главного начальника и упал ему в ноги.

– Он утверждает, – показав на него рукой, повторил лично сводному брату царя дежурный сотник внешней охраны дворца, – что пересёк безлюдные пустыни далеко за Индией и гряды неприступных гор. И там, откуда он год назад отправился в путь, есть многолюдная китайская держава, которую ещё никто не покорял.