Последняя молитва шахида - [8]

В голосе Марины звучала незаслуженная обида, но она продолжала:

– А была, я разобралась, потому что любовь эта взыграла у него вдруг к девочке, чей папа, заметь, случайно оказался при лампасах и звездах больших. А сама девочка проблядью была, на которой и клейма ставить негде. Пойми, я не из-за ревности про нее так, какая теперь, к черту, ревность, но тогда она такой была на самом деле. И с ней, пропадающей из дома на недели, у Кислицина полная гармония образовалась, любовь невозможная. Да ему наплевать было и на нее, главное, папа потащил его вверх. А ты, Марина, живи как хочешь. Угол есть, работа тоже, с голоду не подохнешь, мужиков вокруг хватает, может, и подцепит кто из жалостливых да неопытных. Проживешь!

Женщина ненадолго замолчала, молчал и Сергей. Марина, выдержав паузу, продолжила:

– Привыкла за всю жизнь, одной-то! Как радовалась, когда замуж выходила, кто бы знал. Я же детдомовская, ни родных, ни близких, а тут муж, да еще офицер. Сам знаешь, как это престижно тогда было! А для меня втройне приятно! Только обернулось все не так, как хотелось, очень, поверь, хотелось! Ну и плюнула я, Сережа, на порядочность свою, никому, как оказалось, не нужную. Хотела проверить, неужели я не стою ничего как женщина? Проверила! Оказалось, стою! Только для кого? Но это меня уже не волновало! Это потом, на старости лет, если доживу, может, пожалею, что поступила так, а сейчас вот ты появился, я и рада, эта ночь моя! А что будет завтра, это будет завтра. В кавалерах дефицита нет, но не нужны мне они. Так иногда переспишь с кем, когда организм женский своего требует. Но не так, как с тобой. С другими и все по-другому. Удовлетворила себя, и до свидания. Но даже это бывает редко! Ты осуждаешь меня?

Антонов ответил не сразу:

– Нет. Да и какое я имею право осуждать? Сам не лучше, и у меня бывают женщины, только все это не то, грязно как-то.

– Да, тут ты прав, именно грязно и противно. А знаешь, как хочется быть любимой, единственной, желанной? Сил нет, как хочется! А вместо этого одинокая комната в бараке, холодная постель. Если честно, плохо мне, Сережа, кто бы знал, как плохо!

Сергей спросил:

– Почему ты никогда раньше не рассказывала о своей судьбе?

– Раньше не хотела, а вот сегодня почему-то увидела тебя, и все желания как прорвало наружу. Вот и поведала тебе о бедах своих. Может, ласки больше дашь? Хотя ты всегда ласковый, нежный. А может, оттого, что ты, по сути, такой же, как я. Родственные у нас с тобой души, Сережа. Потому и жду тебя всегда, и действительно очень скучаю по тебе. И всегда жду хотя бы этой радости нескольких часов с тобой! Ты, пожалуйста, верь мне! Я говорю правду, тем более она, эта правда, никого ни к чему не обязывает.

Сергей прижал к себе женщину, вдруг открывшуюся ему с неожиданной стороны. А ведь знал он ее давно! Почему же раньше не видел в Марине человека, глубоко страдающего, несправедливо, предательски брошенного на произвол жестокой судьбы? Но она ничего не рассказывала ранее. Почему? Не хотела! А ведь Марина далеко не безразлична ему. Хотя ей откуда про это знать? Ведь и он ни в чем не признавался. Ни о своих чувствах к ней, ни о ревности, которую остро испытывал от того, что не только ему принадлежало ее тело, ее душа. Нет! Так дальше продолжаться не может! Надо менять жизнь. И он уже принял решение! Как всегда, решительно, быстро и безоговорочно. Как принимал его на войне. Но сообщит его Марине позже, перед отъездом.

Так будет легче и ей, и ему. За раздумьями он забылся в коротком сне.

Марина не спала и в 5.00 разбудила капитана:

– Сережа, дорогой, вставай, пора!

Сергей с трудом оторвал голову от подушки, поцеловал женщину и пошел в душ, сбрасывать с себя груз похмелья и приятной, легкой, но все же бессонной усталости. Вышел бодрым, и, как ни странно, ему не хотелось выпить. Может, от того, что накануне приняли не так уж и много, а может, и от неистовой любви, которой оба отдали друг друга без остатка. Марина за это время в соседнем номере привела себя в порядок, заправила постель.

– Ну что, Марина, мне пора? – Офицер оделся, взяв в руки свою десантную сумку.

Женщина подошла к нему, взглянула в глаза. И бравого капитана удивило, как они изменились. Нет, глаза, конечно, остались прежними, темно-синими, с зеленоватым оттенком, в обрамлении естественных, красивых, длинных ресниц. Изменился взгляд. Тот взгляд, к которому привык Сергей, да и не только он. Сейчас в нем отражалась бесконечная нежность с оттенком искренней тревоги и плохо скрытой печали.

– Сережа! Я, конечно, понимаю, господи… Не знаю, как и сказать. Ты знаешь… береги себя, Сережа! Нет, не подумай ничего такого! Я… не знаю…

Сергей давно понял, что хотела сказать ему женщина. Он обнял ее, притянув к себе:

– Марина, ты бы хотела всегда быть со мной?

– О чем ты спрашиваешь, Сережа, – шептала Марина, – конечно же! Но боюсь, это лишь слова в порыве еще не прошедших ощущений прошедшей ночи, я боюсь, что ты не сможешь этого. Я всегда знала, что когда-то придется платить за ту жизнь, которую вела, но не догадывалась, что плата будет такой тяжелой! Я не питала иллюзий, что смогу кому-то быть нужной, боюсь, и ты никогда не забудешь моего прошлого! Так что…