Последняя любовь лорда Нельсона - [56]

Нельсон склонился в седле. На его мрачном лице мелькала злая ирония.

— Правду, ваше величество? Барон Мак не счел необходимым прикрыть свои фланги, попал в засаду, устроенную ему Дама, и спасся от полного уничтожения лишь тем, что приказал дать сигнал к прекращению боя. Гениальный выход из положения! Боюсь только, что Шампионне не очень-то станет считаться с ним!

Кровь отхлынула от лица Марии-Каролины.

— Стало быть, вы ни во что не ставите Мака?

— Полководца, который не знает первооснов своего ремесла? Энергичного человека, которому для того чтобы передвигаться, нужны пять экипажей и двадцать лошадей?

— Вы очень суровы, милорд…

— Суров? Я не упрекаю его в физических недостатках. Я сам — калека. Но и ум его превратился в труху. Hic Rodus, hic salta![26]. Королевство не может опираться на ломкие подагрические ноги бахвала. Дай Бог, чтобы я ошибался. Но пророчествовать здесь легко. Через пятнадцать дней после того, как Мак перешел границу Рима, Шампионне стоит у Неаполя! Если мне позволено будет дать вам совет, ваше величество… Гоните вы этого человека ко всем чертям!

Она покачала головой, тяжело дыша:

— Невозможно! Император… мы зависим от него… он никогда не простил бы нам этого…

— Тогда откажитесь от похода!

— После того, как мы так далеко зашли? Слишком поздно, нам уже нет пути назад. И даже короля я уже не смогу удержать. Что я ему скажу? А эти патриоты… они бы назвали его трусом, стали бы еще более унижать королевское имя. — Взгляд ее блуждал по экипажам знати, по темным толпам народа, видневшимся вдали. — Я так и слышу, как они смеются… Смеются… Дайте мне другой совет, милорд!

Он пожал плечами:

— Другой? Подождать, пока Мак победит. Быть может…

— А если он будет разбит?

— Спасаться бегством…

На ней остановился его пытливый взгляд. Она гневно вскрикнула. Ее рука обхватила рукоять хлыста, переломив ее.

— Милорд!

Он опять склонился перед ней.

— Ваше величество взывало к моей чести и к истине!

Она опустила глаза, сжала зубы. Пришпорила своего коня. Так, что он сделал испуганный бросок вперед. Там она остановилась. Одна — на вершине холма. На виду у всех, выпрямившись в неподвижной позе, с каменным непроницаемым лицом. Королева…

* * *

Приблизился экипаж Мака и остановился в некотором отдалении. Главнокомандующий, покинув его, поднялся на самую вершину холма и доложил их величествам об окончании маневров. На его побледневшем лице можно было прочесть с трудом скрываемое смущение.

Царила тишина. Только от далеких экипажей, от стоявших за ними темных толп доносились сдержанные смешки.

Глаза Марии-Каролины грозно вспыхнули. Потом по ее застывшим чертам вдруг расплылась благосклонная улыбка. Склонившись с седла, она протянула Маку свою руку.

— Благодарю вас, милый барон! — сказала она нарочито громко. — Вы представили нам удивительное доказательство своего полководческого искусства. А вы — довольны ли вы своими солдатами? Оправдали ли они ваши ожидания?

Повеселев, он прижал ее руку к губам и с энтузиазмом поцеловал кончики своих пальцев.

— Чрезвычайно, ваше величество! Чрезвычайно! Правда… Ее величеству, наверно, и самой было благоугодно заметить… у моста произошла небольшая ошибка! Расстановка там была… э-гм… несколько… против регламента. Но это только мелочь. В серьезном случае она бы… э-гм… точно соответствовала… предписаниям. Войска, как было сказано, — превосходнейшие в Европе. Они побьют любого врага, обратят его в бегство. Из Италии, через Альпы. Туда, куда только повелит ваше величество.

— И во Францию? И в Париж?

Это выкрикнул звонкий, сильный голос. Все повернулись в ту сторону, откуда этот голос прозвучал.

В одном из экипажей переднего ряда стояла стройная женщина. Держа в руках грифель и записную книжку, она смотрела на генерала своими огромными черными глазами. С деланной невинностью, за которой прятался заранее обдуманный спортивный интерес.

Эмма сразу же узнала ее. Элеонора Фонсека, из семьи Пиментелли, самая знаменитая поэтесса Неаполя. Когда-то поклонница Марии-Каролины, теперь, со времени казни студентов, подобно своему другу Чирилло, ее самая злая противница. Муза патриотов…

Мак тоже повернулся к ней.

— Что угодно? — спросил он, смущенно отыскивая свой лорнет, затерявшийся в жабо его широкого, болтающегося на нем мундира.

— Не совсем понял. Что угодно? Что угодно?..

Она немного приподняла свою книжку.

— Я — писательница, ваше превосходительство. Я собираюсь написать поэму о чужеземных героях на итальянской земле. Этот славный день не должен быть в нем упущен[27]. Но решающим будет суждение вашего превосходительства. Поэтому я не могла преодолеть искушения спросить, будет ли его превосходительство в состоянии повести неаполитанских воинов на Францию, на Париж.

Он засмеялся. Беззлобно, весело, польщенный.

— Почему бы нет? Если тому быть суждено, если тому быть суждено.

Она кивнула. С мнимой серьезностью.

— И если позволит французская полиция. Не правда ли? Так как без разрешения французской полиции… а она, говорят, очень строга и не любит видеть в Париже чужеземцев. Может быть, его превосходительство попросит заранее пропуск у Шампионне…