Последняя крепость - [3]

Еврейские организации начали было привычно бить тревогу, но все те, кого они подталкивали в спину и требовали гневных выступлений, сейчас вяло отговариваются то плохим здоровьем, то нехваткой времени, то еще чем-то крайне важным. А кто-то даже выразил недоверие, что синагогу подожгли фашисты или антисемиты, потому, дескать, преждевременно их осуждать, а что, если сами евреи и подожгли, чтобы вызвать нужную им реакцию?

Эта точка зрения, как ни странно, восторжествовала. Назначили расследование, причем с таким же рвением, как искали поджигателей, искали улики, что это сами евреи подожгли свою синагогу, как гитлеровцы в свое время – рейхстаг. Население вроде бы даже вздохнуло свободнее, не натыкаясь на гневные филиппики против антисемитизма, на призывы обуздать неофашистов и на требования жестоких наказаний тем, кто хотя бы посмотрит косо на еврея.

Если в прошлый раз, когда сожгли еврейский центр, министр внутренних дел Доминик де Вилльпен потребовал «мобилизовать все усилия, чтобы найти преступников», то нынешний министр внутренних дел отнесся к этому делу так, как должен отнестись министр: дело не настолько важное, чтобы им занимался чиновник такого высокого ранга лично, это в компетенции префекта полиции. Или даже комиссара. Преступления против евреев будут расследоваться так же, как и против французов, а не как против каких-то божественных существ, как было раньше.

Это тоже вызвало, с одной стороны, растерянность и смятение, с другой – ликование, что очень скоро начало приобретать весьма острые формы. Уже весь мир с напряжением и ожиданием чего-то нового следит за Францией, там проживает самая большая еврейская община в Европе, около 600 тысяч евреев. Там же чуть больше двенадцати миллионов мусульман, то есть самая многочисленная исламская община на континенте. Мусульмане воспрянули первыми, их ярость обрушилась на евреев. Двоякие чувства французов отразились в массе новых анекдотов про исламистов и евреев: не любят и тех и этих, но как хорошо, когда одни бьют других! Властям пришлось придерживать мусульман, чтобы не слишком выходили из рамок, а это оказалось не легче, чем обнаглевших, по мнению рядовых французов, от безнаказанности евреев.

Но все равно мир понимает, что на самом деле все начинается в США. И кончается там же.

У себя в кабинете Стивен включил новости, посмотрел, под каким углом подают их крупнейшие телеканалы, быстро проглядел ряд сообщений по Интернету, сразу отсортировав нужные по ключевым словам.

Вошла Джоан, милая секретарша, тихая и застенчивая, настоящая крестьянская девушка из глубинки, лишь самый узкий круг имеет доступ к ее послужному списку и знает укрытое от посторонних глаз звание этой скромницы.

– О, – сказала она одобрительно, – у вас монитор стал пошире. А сам комп мощнее… Даже мышь оптическая… С прицелом?

– Привет, Джоан, – сказал он, – можно мне чашечку кофе?

Она пожала плечами:

– У врача спрашивайте.

Он не понял, переспросил:

– У врача?

– Откуда я знаю, – ответила она обиженно, – можно вам кофе или нет?

Но не выдержала, засмеялась:

– Шеф, хоть кофе и реабилитировали, но… вдруг завтра снова скажут, что это яд? А вы, как истинный гражданин нашей великой державы, колеблетесь вместе с модой на здоровый образ жизни?

Он отмахнулся:

– Я эти вопросы оставляю специалистам. Как говорят, так и поступаю. А о здоровье сейчас принято заботиться.

Она улыбнулась, он видел, что от ее прищуренного взгляда не укрылась ни его слегка помятая рубашка, ни волосы, пора подстричься, ни чересчур быстро отрастающая щетина на подбородке.

– Вы такой обходительный мужчина, – заметила она, – а все еще один. Говорят, вы даже кофе приносили жене каждое утро прямо в постель?

– Верно, – согласился он. – Ей оставалось только смолоть.

Она засмеялась, вышла, через пару минут вернулась с большой чашкой дымящегося кофе.

– Смотрите, шеф, – предостерегла с неизменной улыбкой деревенской простушки, – вдруг да вредный? Может быть, лучше перейти на энерджайзеры? Все ими пользуются!

– Мне кофе навредить не успеет, – ответил он.

– Шеф, – сказала она обиженно, – вы совсем не старый! А то и мне придется вспомнить, сколько мне на самом деле!

– Ты еще ребенок, – ответил он тепло.

Когда она удалялась, он невольно проводил взглядом ее подтянутый округлый зад на длинных ногах. Настоящий мужчина, вспомнилась расхожая мудрость, тот, кто встает утром, пьет чашку кофе и… идет домой. А он совсем еще не старый, но вдруг потерял вкус к этому делу. Способности не потерял, но желание исчезло. Друзья и коллеги по такому поводу уже осаждали бы психоаналитиков, он же помалкивал, а с той поры, как оба сына женились и съехали, вообще жил уединенно.

Друзья пару раз затаскивали его на домашние вечеринки, где ухитрялись оставлять с хорошенькими женщинами. Он привычно занимался с ними сексом, дело знакомое, это как езда на велосипеде: если научился в детстве, то и через сорок лет сядешь и поедешь. Так и у него получалось без сбоев, классически правильно, но только без желания взять номер телефона и повторить все снова через денек-другой.

Старею, мелькнула мысль. Психологическая старость приходит раньше физической. Тело еще способно к альпинизму, но сам считаешь дуростью подниматься по лестнице на третий этаж, когда лифт рядом.