Последняя командировка - [20]
— Будет вам, Аня. Для нас с Сеней вы всегда останетесь молодой. Ведь мы постарели все вместе… И потом, вспомните французскую пословицу: «Каждое время года имеет свои преимущества».
Она улыбнулась и покачала головой:
— Ну, нет. Может быть, когда в семье растет молодое поколение… Впрочем, Сеня у меня молодой. Он и физически, и морально крепок еще, подвижен, живуч, легок на подъем. Это болезнь меня скрутила — шутка ли, пять лет, — а то и я бы еще прыгала.
— Вы поправитесь.
— Ну, где там. Пять лет валяюсь. Ревматизм. Нет, я, знаете, утешаю себя иначе: что жизнь на земле — это только маленькая часть нашего существования. Вот я умру, а потом начну жить сначала, может быть на какой-то другой планете, в другой какой-нибудь сфере — этого я не могу знать. Но я заставляю себя верить, что вновь буду ребенком, потом девушкой — и так множество раз. Смерть противоестественна. Конец мой будет началом другого существования…
Дмитрий Николаевич зябко повел плечами. Он не любил задумываться о том, что будет с ним «там».
— И вам удается заставить себя этому верить?
— А вам кажется это неправдоподобным? — В глазах ее он прочитал испуг. Ей очень хотелось, чтобы он подтвердил ее домыслы, но он ответил рассеянно:
— Не знаю. Право, не знаю.
Анна Александровна вздохнула:
— Да, конечно. Должно быть, все это бред. — Она вновь стала расспрашивать о Москве, о работе его и о Жене, которую помнила девочкой. — Она лет на пять меня моложе. А может быть, и на восемь. Я помню ее: такая длинноногая, смешливая. Она была подругой нашей покойной Алисы. Они учились вместе.
Вернулся Арсений. Он вошел румяный, с красными руками, и на ботинках его был снег.
— За водой ходил. П’идется подождать, когда закипит чайник. У нас тут газа-то нет. Плитка да ке’осинка. И все-таки лучше, чем у вас, ей-богу. Люблю наш Абакан. — Он сел и принялся рассказывать о своих поездках по тайге, о работе в музыкальной школе, о театре: — Я, б’ат, по тайге-то поездил…
Дмитрий Николаевич подумал: «Как это у него обыденно звучит — «поездил». Все равно как поездил по Кавказу, по Белоруссии… А ведь тайга — место заповедное…»
— Мне п’иходилось и с таежными медведями вст’ечаться. Се’ьезно. Здесь есть сказитель. Лет восьмидесяти ста’ик — вот я за ним однажды гонялся! Куда нн п’иеду, гово’ят — «только что выехал». И знаешь, где я его нашел? В тайге. Он соби’ался идти на медведя, да я ему помешал.
— Значит, с медведем ты все-таки не виделся?
— Нет. В тот ’аз — нет. А вообще мы знакомы.
— Чем же ты сейчас главным образом занимаешься?
— ’аботаю в здешней музыкальной школе п’еподавателем фо’тепьяно и исто’ии музыки. Это и есть моя главная п’ивязанность. К учительству, ты знаешь, п’извание надо иметь. А я люблю педагогическое дело. Но бывает, что наскучит учить музыкальной азбуке малышей и ставить им ’уки. Это нелегко и неизвестно, что сулит в будущем. Конечно, очень п’иятно, когда твоя ученица с блеском сдает экзамен в столичной консе’вато’ии. В п’ошлом выпуске у меня была такая девочка. Хакаска, между п’очим. Это тоже, учти, имеет значение — девочек здесь не так уж охотно учат, и эту я вы’вал почти насильно у ’одителей. П’остые люди — что с ними поделаешь? Ну, ’азумеется, моя Габ’иель — не из ’ядовых. Она и сама — малютка совсем, восьми лет, сумела п’отивопоставить волю свою насилию ’одителей. Не без моей помощи, конечно. Так с чего я начал?
— Что тебе — иногда надоедает…
— Да, да. Я отвожу душу в поездках. Поездки эти — тоже не п’огулки. Я изучаю хакасскую музыку и соби’аю фолькло’ для И’кутского научно-исследовательского института.
— Так ты бы оставил школу…
— Невозможно. Не так-то легко объяснить, чем мне этот п’оцесс до’ог, то есть я не знаю — сумеешь ли ты понять… Я соби’аю и коплю не для себя. Я не скупец, не коллекционе’ и не из тех, для кого научная ’абота, поиски эти являются самоцелью. Я должен отдавать найденное, и отдаю, и хочу видеть, как это п’ививается.
«Странно, — подумал Дмитрий Николаевич. — Ведь это примерно то же, что я ему говорил в машине, а он — мне не поверил!..»
Однако он промолчал.
— ’аботаю и с выпускниками — все это дети из п’остых семей, с невысоким общим ’азвитием, по’ой полные самых нелепых п’едставлений о жизни, п’ед’ассудков, и вот они иг’ают т’ехголосые инвенции Баха; изучают исто’ию музыки. Иногда я бе’у их с собой в мои поездки. Вот так и получается, что мои две п’офессии — педагогическая и научная — восполняют одна д’угую, составляют нечто единое…
— И кроме того ты пишешь музыку для пьес местных драматургов?
— О, да. И даже музыкальную пьесу сочинил в соавто’стве с одним из них. Она ’епети’уется сейчас в теат’е, и ты увидишь ее…
Арсений говорил долго и все так же темпераментно о своих учениках, которые сейчас учатся в консерваториях в различных городах Союза, выступают в ансамблях, на фестивалях…
Подсев к роялю, он наигрывал хакасские песни, собранные ими обработанные:
— Сбо’ник готовлю.
Так незаметно пролетел вечер.
Часы пробили одиннадцать. Арсений встал и на цыпочках подошел к постели. Анна Александровна спала.
Он наклонился и осторожно поцеловал ее в висок.
— Я, знаешь ли, наме’ен свозить ее летом в Москву. Может быть, там ее поставят на ноги. Как ты думаешь?
«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.