Последняя из могикан, или Небо в алмазах - [5]

— Ты их даже не увидишь. — Он свирепо уставился на непокорного призрака. Он может делать здесь что пожелает, что его может остановить? — Топанга, я собираюсь разбить устройство вызова. Это для твоего же блага.

Она выставила искалеченный временем подбородок, качнулись волоски на нем.

— Я их не боюсь.

— А надо бы бояться лечебницы с ночными горшками. Ты что, хочешь кончить как клубок трубок? Под наркотиками? Я его разберу.

— Нет, Голли, нет! — Руки-палочки панически забарабанили по подлокотникам, из стороны в сторону замотались складки кожи. — Я и пальцем его не. трону, я не забуду. Не оставляй меня беспомощной. Ну пожалуйста, не надо.

Ее голос сломался, и желудок его тоже… Он не мог выносить этого, не мог видеть существо, которое пожрало его девочку. Топанга ведь где-то там внутри. Молит о свободе, об опасности. Безопасность, беспомощность с кляпом во рту? Нет.

— Если я вытолкну корабль из зоны «Уэст Хем», ты окажешься на территории трех других Компаний. Топанга, детка, я не могу снова и снова спасать тебя «в последний раз».

Теперь она обмякла, погрузившись, словно в саван, в складки марсианского кислородного одеяла, какое он ей привез. Он уловил синий отсвет среди теней, и желудок послал ему в горло струйку желчи. Отпусти, ведьма. Умри прежде, чем утащишь и меня за собой.

Он начал вводить код в сумматор гравитации, который установил на мостике. Для массы «Рагнарека» сумматор никак не годился, но ради толчка его можно было и перегрузить. Он стабилизирует корабль при следующем обходе, если только сможет найти его, не истратив слишком много горючего.

За спиной у него раздался хрипловатый шепот:

— Так странно быть старой… — Призрак сочного девичьего смеха. — Я тебе когда-нибудь рассказывала о том, как сдвинулось поле? Это было на Тетис…

— Рассказывала.

«Рагнарёк» пробуждался.

Звезды, — мечтательно сказала она… — Харт Крейн был первым поэтом космоса. Слушай. «Звезды нацарапают морозные саги в твоих глазах, блестящие песни космоса необоримого. О серебряная жила…»

Голлем услышал, как что-то гулко лязгнуло об обшивку.

Кто-то пытался тайком выскользнуть с «Рагнарека».

Оттолкнувшись от консоли, он нырнул вниз по шахте в грузовой отсек, увидел, как закрывается люк шлюза, и рывком дернулся вверх, чтобы через главный шлюз добраться до своего корабля. Слишком поздно. Когда он влетел в кабину, экраны показывали, как из-за нового пузыря отчаливает странная шлюпка.

Болван, тупица…

В главном шлюзе он поспешно натянул скафандр и, выбравшись наружу, побрел, спотыкаясь, по внешней обшивке «Рагнарека». Новый пузырь был еще мягким и состоял по большей части из питательного геля. Пытаясь рассмотреть, что там внутри, Голлем уткнулся лицом в пленку и расколол дыхательное устройство.

К Топанге он вернулся, почерневший от ярости.

— Ты позволяешь причаливать к «Рагнарёку» торговцу фагом.

— А, так это был Лео? — неопределенно рассмеялась она. — Он курьер из соседней зоны. Темис, так она называется? Он иногда заскакивает. Он был ко мне так чудно добр, Голли.

— Он вонючий торговец фагом, и ты это знаешь. Ты покрываешь наркодельцов. — Голлема подташнивало. Топанга былых времен вышвырнула бы Лео из мусоросборника. — Никакого фага. Никакого фага в дополнение ко всему остальному.

Древние веки опустились.

— Брось, Голли. Я столько времени провожу одна, — прошептала она. — Ты так надолго оставляешь меня одну.

Ее усохшая лапка потянулась отыскать его руку. В старческих коричневых пятнах, расчерченная пронзительными венами лапка. Наросты, жилы, И это руки той девчонки, что удержала лагерь на Тетисе?

Он поднял взгляд на строй голограмм над иллюминатором и увидел эту девочку. Камера уловила ее усмешку, устремленный в черную бесконечность и бешеный свет сатурновых колец, отраженных в ее золотисто-рыжих волосах…

— Топанга, матушка, — мучительно выдавил он.

— И не зови меня матушка, ты, пластиковый космосвинья! — взорвалась она Возмущенный вопль выбросил ее из кресла пилота, и ему пришлось упаковать ее назад, хотя ему мучительно не хотелось касаться ее. Одной четвертой гравитации хватит, чтобы сломать эти палочки. — Мне следовало умереть, — пробормотала она. — Не долго осталось ждать. Ты скоро избавишься от меня.

«Рагнарёк» был запущен, он мог идти.

— Марсианка, космопроходец, держись, — сердечно сказал он. Желудок знал, что ждет впереди. И ничто в ближайшем будущем не предвещало ничего хорошего.

Уходя, он слышал, как она весело говорит «Джимбол, проверка» своему мертвому компьютеру.

Нагоняя упущенное, он двинул к Франшизе Двенадцать и «Уэст Хем». Как раз тогда, когда он вносил изменения в бортжурнал, чтобы привязать его к реальному времени, загудел приемник. Экран остался пустым.

— Идентифицируй.

— Ждал тебя, Голлем, — раздался невнятный тенор. Борода Голлема дернулась.

— Охренненый корабль, — хмыкнул голос. — Большая шишка в «Ко'онис» еще как на него клюнет.

— Хочешь остаться на свободе, держись подальше от «Рагнарёка», — сказал торговцу фагом Голлем.

— Мои предки сто пудов по мне поплачут, инспектор, — снова захихикал голос.

Послышался щелчок, и Голлем услышал собственный голос, говорящий: «Топанга, детка, я не могу снова и снова спасать тебя «в последний раз».