Последняя инстанция - [7]

Что за семейная жизнь без спального гарнитура? У нас был шикарный спальный гарнитур, чешский, я насилу выбил его, когда еще работал разъездным корреспондентом. Раз лишь взглянув на этот гарнитур, разве посмел бы кто-нибудь усомниться в прочности наших семейных уз?

Спали мы, разумеется, порознь; я — в кабинете, на диване. Впрочем, иногда спали вместе. Очень редко. Что-то на нас находило. Физиология. Но наутро бывало стыдно, мерзко, как с похмелья. Никто из друзей нашего дома, многочисленных приятелей и приятельниц тещи, ничего такого, конечно, не подозревал. Все считали, что у нас идеальная семья.

Таковы идеалы вообще, подумал я. У меня было скверно на душе. Не случись беды с этим пьяницей, был бы я в девять в штабе дружины, а в полдесятого — у Жанны. Иначе сложился бы вечер. Посидели бы по-человечески, чокнулись бы не на ходу. Когда теперь представится случай? И представится ли?

Я вытащил из книжного шкафа подушку, простыню, одеяло, постелил себе на диване, но сразу не лег — присел к столу, закурил.

Линка тоже, слышно было, не ложилась, ходила то на кухню, то в ванную, а потом постучалась ко мне. Это еще зачем?

Ей, видите ли, на сон грядущий понадобился Аполлинер. Для тех, кто почитывает из французов одного только Сименона, поясню: был такой поэт. Я посмотрел на часы: четверть третьего. Аполлинер — в четверть третьего ночи!

Книжка пылилась на полке, в свое время гонялись за ней любители дефицитных новинок, но я, конечно, заполучил ее запросто. Такие интеллектуалы, как Линка и ее мамаша, без Аполлинера, ясно, обойтись не могли. У Дины Владиславовны Аполлинер есть, а у них нет! Позор! Я спас их от позора, хотя к переводной поэзии отношусь, как к репортажу о футбольном мачте по радио: известно, кто играет и какой счет, а на большее рассчитывать не приходится.

Однако же в четверть третьего ночи Линке понадобился Аполлинер.

Она вошла в одной сорочке, предельно короткой и предельно кокетливой. Я бросил на нее беглый критический взгляд и, да простит мне бог, подумал о Жанне. Не знаю, пользуются ли сравнительным методом женщины, но мужчины, могу заверить, пользуются.

— У тебя и дымище! — сделала Линка гримасу.

Я встал и раскрыл окно: дохнуло уличной сыростью.

— Иди, — сказал я строго. — Продует.

Она цапнула книжку с полки, повернулась и ушла.

А я еще с полчаса посидел, покурил, перечел свое давнишнее сочиненьице, на которое ополчился великий знаток публицистики — полковник милиции Величко. Пошел он ко всем чертям, выругался я, очеркишко — во!

2

Просыпаюсь с поганым чувством, как после дурного сна. Без десяти семь, ночь еще на улице, горят фонари, мокротá, не похоже на декабрь.

Нажимаю кнопку будильника, чтобы зря не трезвонил. Снилось что-то прежнее, студенческое, комнатка наша в общежитии, ожидание какой-то желанной встречи. Лежу, соображаю: не такой уж поганый сои. Тоска по безоблачным денечкам? Бывали и тучи. Тут что-то другое.

Незаконченных дел у меня в производстве два: ограбление универмага и квартирные кражи, а это новое, третье. В отдел оно попало из отделения: Константин Федорович распорядился передать его нам. А возбуждено было по признакам статьи сто восьмой. Колото-резаное ранение мягких тканей левого предплечья и ножевая рана в поясничной области с повреждением правой почки. Личность потерпевшего не установлена, подобран дружинниками на улице, документов не оказалось, скончался в больнице, не приходя в сознание. Так что переквалифицировали на часть вторую той же статьи.

Лежу, соображаю: не со вчера ли скверный осадок? Может, и так. Утром знакомился с делом: неотложные следственные действия произведены, упущений нет. Труп сфотографирован, отправлен в морг, отпечатки пальцев сняты, свидетели допрошены. Фотографии — размножить, отпечатки — на проверку в Москву, кое-что придется сдублировать: дружинника, который был за старшего, вызвал повесткой на сегодня. Протокол осмотра местности — в деле, но я, конечно, съезжу сам — с инспектором уголовного розыска. Мне не повезло. По этому делу назначен старший лейтенант Бурлака. Как-то уже работали вместе. Лентяй.

Потому ли осадок? Ерунда! Я еще не проснулся, лежу, вспоминаю. Сон этот лезет в голову — и вчерашнее. А что именно? Не разберу.

Может, это? Лежу вспоминаю.

Звонил в бюро судебно-медицинской экспертизы. Акт готов? А когда? Во второй половине дня? Добро, заеду. Кто делал вскрытие? Жанна Константиновна Величко? Надо же! Впрочем, в морге всего шесть экспертов, не считая заведующего. Из пяти счастливых билетов всегда можно вытянуть шестой — несчастливый. Однако же я не так выразился. Раз уж вскрытие делала Жанна, не исключено, что возникнет надобность переговорить с ней — это я имел в виду. У следователя частенько бывают к эксперту дополнительные вопросы.

Да, мы знакомы. Давно ли? Как сказать… Июнь, июль, август… словом, полгода. В июле она отдыхала на Кавказе, а я гостил у матери под Воронежем. За полгода мы были в кино девять раз, в театре — четыре, на волейболе — трижды, а по воскресеньям она приглашала к себе. Я любитель статистики.

За полгода мы успели поговорить о судебной медицине и следственной практике, проблемах нравственности и борьбе с преступностью, событиях в Камбодже и на Ближнем Востоке, Достоевском и Эйзенштейне, жизни и смерти, дружбе и любви, но на «ты» так и не перешли.