Последняя инстанция - [2]

Во всяком случае, подумал я, троячка, считайте, у меня уже нет: трамваем отсюда в Замостье не доберусь и к десяти, а слово мое — закон, придется ловить такси.

Было уже без четверти девять.

Мы прошли весь проспект Космонавтов из конца в конец и свернули на Энергетическую. До смены — пятнадцать минут, до штаба — три квартала; мы шли не спеша.

Табачный киоск был уже закрыт, и свет внутри погашен, и потому, наверно, в темноте никто не замечал сидящего под стенкой. А мы заметили. Он скрючился, поджав ногу, — нам показалось, без ноги. На нем было черное, стандартного покроя пальто, брюки, заляпанные грязью, в меру узкие, кепка, тоже в грязи, мохнатая, серая с искрой, остроносые ботинки — по моде, уже отошедшей. На вид ему было лет сорок. Мы подумали, что с ним обморок, но когда я наклонился к нему, пахнуло вином. Он был мертвецки пьян.

Нам не впервой отправлять перебравших через край гуляк в вытрезвитель, но этот хотя и не шевелился, не противился нам, а еле дотащили его вдвоем до ближайшего палисадника. Третий побежал вызывать машину. В палисаднике была скамейка, мы усадили пьяного, но он валился на бок, тяжел был редкостно, а вовсе ведь не тучен. Как водится, подсобрались зеваки, сатирики и юмористы, и негодующие — из женщин, и сочувствующие — из близлежащего заводского общежития. Женщины — независимо от градуса их негодования — в пьяном соседа не признали, дружков или собутыльников тоже в толпе не нашлось. Черт его знает, кто он такой и откуда взялся. Энергетическая улица — в лице дюжины ее представителей — отказала незнакомцу в родстве. Но что дюжина, коль счет этой улицы надо бы вести на тысячи. Незнакомец, разумеется, не шумел, не буянил; окажись при нем паспорт с пропиской, мы бы — по доброте душевной, не вполне еще оцененной нашими согражданами, — доставили его домой. Но паспорта при нем не было.

Когда подошла машина, милицейский фургон из райотдела, мы втроем погрузили пьяного в кузов, ребята там и остались, а я, на правах старшего, сел с водителем — в кабину.

Сдадим этого бражника фельдшеру, оформим, что положено, а уж в штабе мои орлы отчитаются без меня.

— Слушай, сержант, — обратился я на всякий случай к водителю, — не подкинешь обратным рейсом в Замостье?

— Оперативная машина, — буркнул он.

Знаем, что оперативная; неразговорчивый попался, но я-то хоть кого разговорю.

— Что это у тебя задний мост гудит?

Он не удостоил меня ответом, однако же прислушался, а я сказанул просто так, для затравки, не шибко разбираюсь в автотехнике. Права есть, сдавал студентом, но ездить не умею, да и не на чем. По роду службы мне этот механизм необходим: на колесах буду чудеса творить. Подойдет очередь, возьмем «Жигули» — это семейная мечта, программа-максимум, подкрепляемая ежемесячными семейными вкладами в сберкассу — на предъявителя. Моя доля пока что символична, гонорары стали редки, больше мотаюсь по городу, давлю на хозяйственников своим авторитетом, улаживаю конфликты на месте, а теща — вкладчик исправный, да и возможности есть: она у нас доцент. Мы с Линкой порядочные: вернем, отработаем.

— Газеты читаешь? — спросил я у водителя. — Статьи Мосьякова Вадима не попадались? Так вот, сержант, я — он самый, Вадим Мосьяков. Лучше меня в городе никто не пишет.

Эх, не хотелось мне к Жанне и хотелось: и хочется, и колется, а колоться-то, в сущности, нечему, — посидим, потрепемся, вспомним молодость. Жаль только, среди наших местных ветеранов, бывших десятиклассников, — одни мужики, не считая, конечно, Жанки и Линки, а больше девок нет, поразлетались кто куда, у каждой беби, а то и двое, — молодых мамаш, иногородних, при нынешнем кризисе на нянек и отсутствии бабушек, никакими трогательными встречами не соблазнишь. А у нас — и бабка, и нянька, живем как в сказке.

— Службой доволен? — осведомился я у водителя. — Если какие затруднения, могу посодействовать. Меня вся милиция знает.

Пока мы ехали по бульвару Гагарина, он изложил мне свою биографию да еще ответил на некоторые наводящие вопросы.

— А с этим не спеши, — сказал я ему. — Любит — подождет. Свой дом — это вещь, а в примаки идти — хуже всего.

У нас, между прочим, и девочек-то стоящих в десятом классе не было, не считая опять-таки Жанки и Линки. Ну, кто еще? Светка? У нее ноги кривые. Шполянская — дурочка. Жанка и Линка — это были две наши королевы. Две королевы на одного короля — это не по-христиански. Быть бы мне султаном. Как ни пошлы рассуждения, будто девица должна ловить свой момент, но что-то в этом есть. Жанка момент упустила, и затем уже действие развивалось по сценарию, когда-то написанному для первой в мире переборчивой невесты. Этот не годится, тот не подходит. А кто тебе нужен? Идеальный герой вроде меня? Идеальные герои давно разобраны и по воскресеньям за ручку водят своих пацанов на футбол и в цирк. Надо было раньше думать, а на ближних подступах к третьему десятку, глядишь, и женихов как ветром сдуло. Черт те чего я женился на Линке, — влюбился, что ли? А в кого я не влюблялся? И в Жанку влюблялся, и даже в Светку, невзирая на ноги. Но дурочек не терплю. Шполянскую близко к себе не подпускал, а липла. Ко мне они вообще липнут. Я человек волевой, но все же нет-нет да и поддашься, а потом расхлебывай. Зря я не женился на Жанке. Не сумела она ко мне прилипнуть, а когда попыталась — было уже поздно. Пацан в семье — решающий фактор; Вовка для меня — святой закон моей дальнейшей жизни. Точка.