Последняя империя. Падение Советского Союза - [153]

Но более всего Америку тревожила сохранность ядерного оружия недавнего потенциального противника. В Вашингтоне думали, что граждане США будут спать гораздо крепче, если “кнопка” останется в распоряжении той же советской военной машины, с которой Колин Пауэлл, председатель Объединенного комитета начальников штабов, и другие высшие командиры привыкли иметь дело. В этом отношении политика Белого дома оказалась не менее успешной. Восьмого декабря Ельцин позвонил Бушу из Вискулей и поспешил успокоить американского коллегу: президенты восточнославянских государств договорились о совместном и централизованном контроле над ядерным оружием СССР. Не последнюю роль играла и перспектива погружения обломков Союза в хаос – особенно это касалось России, Украины, Белоруссии и Казахстана, на территории которых размещалось ядерное оружие. Впрочем, как ни стращал бывших подданных обеспокоенный тем же самым Горбачев, Советский Союз не превратился в “Югославию с ядерными бомбами”. Россия при Ельцине не пошла по пути Сербии, и, в отличие от Слободана Милошевича, ее глава не стал воевать за оказавшиеся под властью Кравчука, Назарбаева и прочих “инсургентов” земли, которые многим его согражданам казались исконно русскими.

Уход Советского Союза в небытие без масштабного кровопролития был обеспечен не только ельцинским курсом, но и осмотрительной политикой Кравчука и Назарбаева в отношении русскоязычного меньшинства. Впрочем, в благополучном исходе есть и заслуга Америки. Президент США, действуя заодно с европейскими лидерами, приложил немало усилий к тому, чтобы избежать повторения югославского сценария: Германия тогда помогала Словении и Хорватии выйти из состава федерации, а другие западные страны не занимали никакой определенной позиции. Буш сумел убедить Запад действовать на советском направлении сообща и выступал от лица не только Соединенных Штатов, но и этих государств. Как следствие, руководители бывших союзных республик могли наладить отношения со странами Запада лишь при условии выполнения требований Вашингтона касательно ядерного оружия, нерушимости границ и прав этнических меньшинств. Эти требования были объявлены в начале осени 1991 года Бейкером и служили ориентиром для государств, которым вскоре предстояло образовать Содружество. Отступали от них разве в мелочах.

Проиграв битву за сохранение Советского Союза в качестве младшего партнера на международной арене, американское правительство способствовало его мирному роспуску. Достижение это трудно переоценить, особенно если задуматься над историей подобных держав. В некотором смысле и вправду наступил конец истории – но не в виде окончательной победы либерализма, которую провозгласил Фрэнсис Фукуяма в бестселлере 1990 года “Конец истории и последний человек”, а как точка в долгом процессе распада европейских империй. Соединенные Штаты, появившиеся на свет в ходе восстания против британской метрополии и сделавшиеся врагом колониализма, неожиданно для себя оказались во главе процесса ликвидации страны, представлявшейся многим последней на планете империей. Так американцы, сами того не желая, исполнили свое антиимперское предназначение¹³.

Есть все основания рассматривать 1991 год как поворотный в мировой истории и тем более в истории “постсоветского пространства”. Некоторые зовут его “годом чудес”, annus mirabilis, другие же, напротив, – annus horribilis. К последним принадлежит и российский президент Владимир Путин, который назвал те события “крупнейшей геополитической катастрофой века”¹⁴.

Именно в 1991 году новые хозяева Кремля определили стратегию в отношении “близкого зарубежья”, которой их наследники придерживались до российско-грузинской войны 2008 года. Бывшим союзным республикам позволили отделиться без боя, однако автономным, вроде Чечни, поблажки не дали. Москва, извлекшая уроки из событий 1991 года, перестроила федерацию так, что у некоторых субъектов, в первую очередь у Татарстана и Чечни, прав стало больше, чем у остальных. Благодаря этому внешнее единство российского государства сохранилось даже в самые трудные годы, при Ельцине. Для усмирения мятежных автономий Ельцин готов был заменять кнут пряником (в советские времена последний был в дефиците). При этом, подавляя стремление собственных национальных окраин к независимости, российские президенты заимствовали тактику Горбачева 1990 и 1991 годов. (Тот пытался натравить глав автономий на Ельцина и других республиканских лидеров и подлить масла в огонь в грузинских Абхазии и Южной Осетии, молдавском Приднестровье, украинском Крыму.)

То, что теперь многие считают изобретением Путина – агрессивное втягивание бывших советских республик в “интеграционные” объединения, жесткие меры против вступления некоторых, вроде Украины и Грузии, в НАТО и структуры, связанные с ЕС, – также восходит к событиям 1991 года. Многие советники Ельцина рассматривали СНГ не в качестве инструмента цивилизованного развода, а как механизм контроля России над постсоветским пространством. Они верили, что в тот момент государству было выгодно сбросить бремя традиционного империализма, но через два десятилетия, когда политические и экономические проблемы будут преодолены, республики по своей воле вернутся под власть России. Кое-кто, например Александр Лукашенко, действительно присоединился к управляемым из Кремля политическим, экономическим и оборонным проектам. Однако другие неуклонно двигались в противоположном направлении, и в конце 2003 года появились признаки новой холодной войны между Россией и Западом. Первым поводом к обострению стала “Революция роз” в Грузии (она привела к власти Михаила Саакашвили, который получил высшее образование на Украине, во Франции и США), вторым – украинская “Оранжевая революция”, когда поддержанный Западом Виктор Ющенко одержал верх над ставленником Москвы Виктором Януковичем. Сегодня, как и в 1991 году, наиболее далекими от России в политическом отношении остаются Литва, Латвия и Эстония, а страной, от выбора которой сильнее всего зависит будущее “интеграции” одной шестой части суши по российским лекалам, – Украина