Последний выстрел. Встречи в Буране - [36]

Дмитрий снял автомат, положил его на скамейку и пошел за дровами. Неподалеку от лазаретной землянки он увидел Рубахина и Кухарева, вооружившись топорами, они что-то мастерили.

— Что ты понимаешь, — слышался осуждающий голос Кухарева.

— А то понимаю, что не воевать они собираются, а думают отсидеться в лесу. Глянь-ка, строительство какое, — бурчал Рубахин.

— Людям жить надо в тепле...

— В тепле, — усмехнулся Рубахин. — Может, баб своих сюда понавезут.

Дмитрий улыбнулся — опять спорят чудаки...

В просторной лазаретной землянке стояла ненасытная печка — железная бочка из-под бензина или из-под солярки. В ней так споро полыхал огонь, что Дмитрий не успевал дрова подкладывать. Печка гудела, сердито потрескивала, точно требуя: еще, еще дров.

Ни больных, ни раненых пока не было, а те бойцы, что пришли с Дмитрием, уже выздоравливали. Сержант Борисенко, например, обучал партизан обращению с трофейным оружием. Вскоре ушли в подразделение и Рубахин с Кухаревым.

Жизнь на партизанской базе текла спокойно, без происшествий (по крайней мере, так думалось Дмитрию). Партизаны откуда-то узнавали свежие сводки от Советского информбюро. Сводки эти по-прежнему были мало утешительными: немцы все ближе подходили к Москве, обрушивались на Ленинград, в сводках упоминались названия городов Ростовской, Воронежской областей, говорилось о героической обороне Севастополя, о смелых налетах белорусских партизан. Люди все-таки воевали, сдерживали яростный натиск врага. А он, Дмитрий Гусаров, занят не очень-то интересным делом: дрова таскает и топит ненасытную печку. Иногда у него мелькала мысль — пойти к Романову и решительно сказать, что он бездельничать не согласен. Однако мысль эта гасла, потому что он видел: весь партизанский отряд тоже занят не очень-то интересным делом, и какая разница — дрова ли колоть или валить деревья для землянок. Ему даже казалось, что Рубахин до некоторой степени прав: романовские партизаны отсиживаются в медвежьем углу и бездействуют.

Вдруг рано утром два партизана принесли на руках раненого товарища.

— Митя, кипяти шприц, — приказала Софья Панкратовна и при свете керосиновой лампы стала разматывать кое-как перевязанную ногу партизана. Раненым оказался пожилой, давно небритый мужчина в грязной стеганке. Принесли его такие же пожилые, давно небритые мужчины, промокшие до нитки.

Потрескивала, гудела железная печка. Дмитрий подбрасывал сухие дрова, шуровал обгоревшей палкой, чтобы поскорее закипела вода в стерилизаторе.

Софья Панкратовна перевязала партизана, сделала ему укол.

В землянку вошел расстроенный Романов. Он сел на топчан к раненому, спросил участливо:

— Как ты, Мироныч?

— Ничего, Терентий Прокофьевич, обойдется... Склад мы сожгли, охрану перебили, да потом напоролись... Федьку-то Гришина убило...

— Знаю, Мироныч, знаю... Жалко парня. Ну, а ты поправляйся. — Романов кивнул Софье Панкратовне, и они вышли из землянки. Вскоре позвали Дмитрия.

— Тебе, Гусаров, доводилось верхом на лошадях ездить? Нет? Надо ехать. Бери лошадь и скачи к грядскому леснику. Знаешь, где его дом? — спросил Романов.

— Знаю.

— Передашь леснику — нужен врач и срочно. Если дома лесника не окажется, проберись в Подлиповку и то же самое скажи деду Минаю. Если и деда Миная на месте не будет, придется тебе самому зайти к доктору Красносельскому. Будь осторожен, в село без нужды не заходи. Скачи! — распорядился командир.

Лесник оказался дома. Дмитрий даже пожалел об этом. Ведь если бы лесника не встретил, он тут же кинулся бы в Подлиповку к деду Минаю и на минутку, только на одну минутку заглянул бы на подлиповский фельдшерский пункт... Он так давно не видел Полину!

Лесник на дрожках уехал в Гряды.

Странно. Оказывается, Романов знает и доктора Красносельского и деда Миная, связан с ними. Оказывается, партизаны не бездействуют: они сожгли какой-то склад, перебили охрану; они, наверное, где-то и что-то делают еще, наверняка делают, но ему, Дмитрию, просто неизвестно об этом. Не станет же Романов докладывать: товарищ Гусаров, так, мол, и так, партизаны совершили налет, партизаны уничтожили...

Раздумывая так, Дмитрий шагом ехал по лесу. То ли дали ему лошадь из подлиповского колхоза, то ли разгадала она желание наездника, но вдруг сквозь прозрачную сетку безлистых ветвей он неожиданно увидел знакомое село. Остановив лошадь, Дмитрий с радостным изумлением смотрел на милую сердцу Подлиповку. Он видел хату деда Миная с приставленной к сараюшке лестницей (это был знак: можно заходить, в селе спокойно), видел школу, дом фельдшерского пункта... И тут же ему захотелось вихрем промчаться вдоль подлиповской улицы, погарцевать под девичьими окнами, только взглянуть, увидеть Поляну в окне и мчаться назад, к Романову — задание выполнено!..

Как в полусне, Дмитрий дернул за повод, ударил пятками лаптей по лошадиным бокам, лошадь, как бы одобряя и поддаваясь его озорству, припустилась сквозь кусты, перемахнула через какую-то изгородь и зацокала копытами по мерзлой уличной тверди.

Дмитрию чудилось, будто не лошадь несет его, а крылья, что выросли за плечами. Ему казалось, что к окнам прилипли подлиповцы, они смотрят, любуются, дивясь его смелости... Он проскакал мимо школы, свернул в переулок и остановился у крыльца фельдшерского пункта, всем своим видом как бы говоря: смотри, Полина, какой кавалерист подскочил к твоему дому.