Последний властитель Крыма - [10]
9 градусов по Цельсию
Зубаткин знал, что делал. Когда он погорел на аморалке в Приволжском округе, перед ним была альтернатива – или в Красноярский край, на станцию слежения «Орион», где который год подряд не просыхали двадцать таких же залетчиков, но зато вокруг были более-менее крупные города и четыре часа лета до Москвы, или сюда, в Алмаз, где офицер спивался за год, потому что вырваться отсюда раньше чем через десять лет не было никакой возможности вообще, только по прошествии этого срока в штабе округа начинали принимать рапорта о переводе.
Но вокруг были прииски. Золото. Бриллианты.
И гнить здесь ни десять лет, ни пять, ни три Зубаткин не собирался. Год-полтора – поставил он себе задачу. Год-полтора – присмотреться, нащупать, надыбать, нарыть нычку, то есть ручеек, по которому можно пустить золото с прииска налево.
Взять. Взять его сразу. Не по крупинкам, не по кусочкам.
Взять партию. Сразу.
Сховать.
Дождаться, пока уляжется шум.
А где же и сховать, как не в комендатуре, в оружейке? Ну кто, скажите на милость, будет здесь искать?!
Водка. Если есть водка, не нужны в России ни нож, ни грош.
Еще только приходили в чувство охранники с прииска, накачавшиеся с вечера «заряженной» клофелином водкой.
Их еще толком не допрашивали – бесполезно. Пока бесполезно, раз они еще себя не узнавали.
Недаром, ох недаром слыл в Приволжском военном округе сердцеедом майор Зубаткин. Не одна командирская дочь или жена таяла в его ухватистых объятиях, лют до баб был майор Зубаткин. Он брал их приступом, нахрапом, как бульдог, вцепляясь в глотку жертве, валя ее, не отпуская челюстей.
Редко какая могла устоять против бешеного приступа майора. Взяв свое, насосавшись, он сыто отваливался. Но если баба была перспективной, могла помочь продвинуться по службе, Зубаткин ее не бросал.
Ему, зубру любви, соблазнить непутевую Клавдию, продавщицу-экспедитора, возившую на Лебединое паек, труда не стоило. Впрочем, Клавдия была баба сердечная, слабоватая на передок и отказывать не умела.
Ну, а зарядить ящик водки клофелином через шприц, пока счастливая Клавдия тихо посапывала в теплой кроватке, было делом техники.
За золотом майор подъезжал, пока оглушенные охранники валялись под столом, на Клавдиной же полуторке.
Ищи теперь, следак, рисуночки протекторов в вечной российской пыли. Тебе всякий скажет, что Клавдия вчера приезжала. Она всегда приезжает по вторникам, четвергам и субботам…
А вчера была суббота.
Зубаткин зябко передернул плечами. Нервный озноб крался мышью вдоль лопаток, скребал в пояснице.
Слишком гладко. Слишком пока все гладко прошло.
Ну, ничего.
Пусть все утрясется.
А вывезти…
«А вот это посмотрим. Вот это посмотрим, – думал майор. – Морем. Небом. Рекой. Подождем. Пусть все утрясется. А вот по трассе – никогда. Потому что по трассе и будут ловить, не пройдет через хребты незамеченной ни одна машина… Ну и пусть ищут».
Сам Зубаткин и послал в помощь ментам свои опергруппы.
А как же? Он, Зубаткин, свое дело знает…
– Дневальный! – крикнул он. – Дневальный, оглох?!
– Звали, товарищ майор? – Салабон вырос в дверях.
– Пожрать принесли?
– Так точно, товарищ майор! Картоха с треской.
– Давай.
И майор Зубаткин пошел в умывальник. Майор Зубаткин иногда забывал мыть руки после сортира. Но перед едой нужно мыть руки обязательно – это майор Зубаткин помнил всегда.
39 градусов по Цельсию
Внезапно налетевший ветерок наморщил темно-синюю гладь Угрюм-реки, подернул ее ознобом, сорвал горсть золотых монеток с березки и швырнул ее в лицо первому из охранников, выводимых на крыльцо конторы – управления прииском «Лебединое».
Лица четверых охранников, окруженных усиленным конвоем, были бледными и одутловатыми. Внушительные фигуры их, казалось, сдулись.
Толпа приисковых, собравшихся во дворе, забурлила и загомонила.
– Вот они, аспиды! – выкрикнул тщедушный мужичонка в каком-то рваном треухе, из бичей, из тех, что так никогда и не покидают окрестности Алмаза – был фарт, не было его, они спускают все заработанное за полгода старательской каторги за неделю, много – за три, и бичуют до следующего «поля», кто – в кочегарках, кто – по теплотрассам, кто – на «шанхаях», в ветром подбитых бараках, где ютятся в нищих каморках человек по десять в комнатенке, кто, поухватистей, сам собою повиднее, – у марух, случайных подруг, женщин тяжелой судьбы, по разнообразным статьям Уголовного кодекса да по вербовке закинутых на Крайний Север, да так тут и осевших, забуксовавших, затормозивших по бездорожью – навсегда, навсегда, хоть и мнилось им, что ненадолго, что все еще впереди, что вновь в жизни будут цветы и огни.
Годы шли, старели женщины, пропадали в «поле» их ухажеры – кто по пьянке, с проломленной головой, застывал в непогоду, кто, сорвав наконец фарт, нарыв самородок, намыв песку, не уносил вовремя ноги, а решал тормознуть, расслабиться, передохнуть, в баньке попариться, с бабой поиграть, залить былое белой водкой, навек пропадал он, горемычный, и даже ветер не хранил их имен, и даже смурая вода таежных рек не помнила, где обмыла она их бренные тела.
– А?! Братцы! – голосил по-бабьи он. – Да што ж это деется, а?! Всю страду горбатились мы, фарт пёр, как испуганный, а они враз все стырили, так, что ли?!
Барона Унгерн фон Штернберга принято считать либо душевнобольным, либо патологическим садистом. Первое не исключает второго, да и не оправдывает.Советская историческая наука последнего рыцаря – крестоносца белой армии – не любила. Но советские люди пели на кухнях под гитару: «Господа офицеры, попрошу вас учесть – кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь».Потомок Аттилы, наследник Чингисхана, бунтарь, мистик и аскет, генерал русской армии в желтом монгольском халате с солдатским Георгием на груди, муж китайской принцессы, которого не брали ни пуля, ни шашка, был застенчив, как барышня, бесстрашен, как тигр, и до самозабвения предан людям.Они его и предали.Монголы ждали его восемьсот лет, и регулярно встречают до сих пор.Ветер, пустыня.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Новый роман Владимира Мощенко о том времени, когда поэты были Поэтами, когда Грузия была нам ближе, чем Париж или Берлин, когда дружба между русскими и грузинскими поэтами (главным апологетом которой был Борис Леонидович Пастернак. – Ред.), была не побочным симптомом жизни, но правилом ея. Славная эпоха с, как водится, не веселым концом…Далее, цитата Евгения Евтушенко (о Мощенко, о «славной эпохе», о Поэзии):«Однажды (кстати, отрекомендовал нас друг другу в Тбилиси ещё в 1959-м Александр Межиров) этот интеллектуальный незнакомец ошеломляюще предстал передо мной в милицейских погонах.
Прихотливый узор, сотканный из средневековых хроник, рыцарских романов и кельтских легенд, складывается в повествование о тех временах, когда чудеса еще не покинули мир, а колдовство легко уживалось с точными науками. Молодой лорд Энтони Вудвилл уверен: впереди его ждут славные битвы, невероятные подвиги и любовь красавиц, а еще – он будет жить вечно. И хотя история расставит все по местам, в главном Вудвилл окажется прав.
Все мы – чьи-то дети, а иногда матери и отцы. Семья – некоторый космос, в котором случаются черные дыры и шальные кометы, и солнечные затмения, и даже рождаются новые звезды. Евграф Соломонович Дектор – герой романа «Источник солнца» – некогда известный советский драматург, с детства «отравленный» атмосферой Центрального дома литераторов и писательских посиделок на родительской кухне стареет и совершенно не понимает своих сыновей. Ему кажется, что Артем и Валя отбились от рук, а когда к ним домой на Красноармейскую привозят маленькую племянницу Евграфа – Сашку, ситуация становится вовсе патовой… найдет ли каждый из них свой источник любви к родным, свой «источник солнца»?Повесть, вошедшая в сборник, прочтение-воспоминание-пара фраз знаменитого романа Рэя Брэдбери «Вино из одуванчиков» и так же фиксирует заявленную «семейную тему».
Русская красавица. Там, где она видит возможность любви, другие видят лишь торжество плоти. Ее красота делает ее желанной для всех, но делает ли она ее счастливой? Что она может предложить миру, чтобы достичь обещанного каждой женщине счастья? Только свою красоту.«Русская красавица». Самый известный и популярный роман Виктора Ерофеева, культового российского писателя, был переведен более чем на 20 языков и стал основой для экранизации одноименного фильма.