Последний тамплиер - [39]

На заре следующего дня, когда каменщики начинали свои работы, я нашел Эдуарда.

— Сделай мне из мрамора ее тело, — зашептал я ему, — ты великий мастер, у тебя получится.

Он грустно посмотрел на меня.

— Я знал что этим кончится. Известна ли вам история Пигмалиона и Галатеи?

— Да, я читал ее, когда служил в Палестине. Ее сочинил какой-то грек.

— Гвинделину невозможно оживить. Даже если ее образ будет, как живой, она все равно останется мертвой и холодной.

— Сделай, кудесник, — я сунул в ладонь Эдуарда кошелек, набитый золотом, — иначе я сойду с ума.

— Вы уже начали сходить с ума, граф.

Я вскипел.

— Не смей так говорить, что ты знаешь о настоящей любви? Что ты вообще о себе возомнил? Если у тебя есть дар, почему ты скрываешь его? Ты колдун? У тебя есть тайны?

В тот миг я на самом деле потерял рассудок. Все что мне было нужно — это Гвинделина, пусть даже мраморная и холодная, но такая, какой была при жизни. Мастер посмотрел на меня с печалью.

— Ну что же, граф… Я исполню ваше приказание. Я сделаю вам женщину из мрамора, которая, когда вы этого захотите, не будет холодна. Но, сделав ее, я умою руки, ибо великое зло вы впустите вместе с нею в мир.

Мастер сдержал слово. Он сделал из розового мрамора тело Гвинделины, столь совершенно, что я не мог отвести от него глаз. Когда он совместил голову с телом, то объяснил, что внутри статуя пустотелая, чтобы можно было заливать горячую воду, когда я захочу с ней совокупиться. Статую должно было сажать в особое кресло, которое Эдуард также изготовил. Но положенная на ложе, она являла собою женщину, лежащую в одной из самых волнующих поз. Мы с Эдуардом тайком отнесли ее в потайную комнату, где обрядили в одно из платьев Гвинделины. Эдуард поразился тому, что увидел, когда статуя была облачена в одежды и усажена в кресло. Даже он не ожидал столь искусного результата своей работы. Минуту, не отрываясь, созерцал он мраморную женщину, а потом закрыл лицо руками и выбежал вон.

— Прости меня, Господи… — услышал я его слова.

Я сел напротив и стал смотреть на Гвинделину. Она снова вернулась ко мне. Ее платье пахло моей любовью. Ощущая страсть, растущую внутри, я спустился в банную комнату, где меня ждала лохань с горячей водой, и взяв ведро с кипятком, осторожно вернулся в потайную комнату…

На следующее утро в поместье приехал гонец от наследника Бургундского герцога. Гонец привез письмо, в котором писалось о том, что четвертого апреля 1315 года в Дижоне состоится коронование нового герцога, на которое я, его вассал, под страхом ареста и лишения поместья, должен прибыть вместе с настоящим гонцом, семьей и челядью. Письмо повергло меня в глубокое уныние. Я подозревал, что могу оказаться в тюрьме, а коронация — только предлог, чтобы выманить меня в Дижон. Но делать было нечего. Я отдал приказ готовиться в дорогу. Помимо Жанны и Филиппа, со мной ехали Гамрот, мои доблестные лучники, слуги, и мастер Эдуард. Нелли оставалась в поместье, так как была на сносях.

Первого апреля мы прибыли в Дижон. Там имелся дом, принадлежавший моей покойной матери, где мы остановились. Дом содержали пятеро слуг, которым раз в полугодие я отсылал жалование, и которых я видел в последний раз лет пять назад.

Устроившись, я решил погулять по городу, взяв в спутники Гамрота, Эдуарда и сержанта лучников Шарля. Мы отправились к вечере в городской собор, подивившись его убранству и красоте, а потом, отстояв службу, пошли на улицу Каменщиков, потому что мастер Эдуард сказал, что у него там проживают братья, и нам будет оказан самый теплый и радушный прием. Решив, что грешно отказываться от хорошей попойки, мы с радостью проследовали на улицу Каменщиков.

Эдуард шел по улице, и вскоре остановился напротив одного дома, внимательно рассмотрел его фасад и смело постучал в дверь сначала три раза, потом — пять и семь. Мне сразу вспомнилась моя поездка в Вестфалию и то, как я стучал в дом Ганса. Дверь вскоре открылась. На пороге стоял, и я это понял сразу, хозяин. Широко улыбаясь, он заключил Эдуарда в крепкие объятия.

— Здравствуй, брат! — сказал Эдуард.

— Здравствуй! — отвечал хозяин, — эти люди тоже твои братья?

— Это мои друзья, которым открыты все двери, открытые мне. Вот, знакомься брат, это граф ла Мот, нынешний заказчик моих работ, вот его оруженосец, благородный рыцарь Гамрот, а это искуснейший из стрелков, господин Шарль.

— Входите, дорогие гости, — приветствовал нас хозяин дома, провожая внутрь, — мой дом всегда открыт для моего брата и его друзей.

Мы расселись за длинным дубовым столом прекрасной работы, который был накрыт чистейшей льняной скатертью с клеймом цеха дижонских ткачей. Два подмастерия внесли блюдо с колбасами, от которых потек аромат хорошего чеснока, и караваи душистого хлеба, а еще два подмастерия вкатили бочонок вина. Потом в зале появился молодой человек, опрятно одетый, по сходству которого с хозяином дома, я признал в нем его сына.

— Вот мой молодой мастер! — воскликнул хозяин, обнимая молодого человека, — Пьер, — обратился он к юноше, — ступай к подмастериям и проследи, чтобы из них никто носу сюда не казал, пока я не позову, и женщинам скажи, пусть не заходят. У меня нынче в гостях сам граф ла Мот со своими спутниками, в числе которых есть и наш брат. Иди и сделай все, о чем я тебя просил, а потом возвращайся к нам. Тебе уже исполнился двадцать один год, ты носишь запон мастера, а значит вправе сидеть с нами за одним столом.