Последний сон разума - [10]

– А тебе, Петров, – пророчила продавщица, – тебе, Петров, ноги вырвут сегодня! А может, завтра!

– Так я и испугался! – хорохорился грузчик, хотя его ноги были похожи на карандашики, грудь запала еще в далеком рахитичном детстве, а неуемная тяга к спиртному заставляла ежедневно сгружать всяческий товар, дабы заработать себе на бутыль крепкого. – Мы татаров триста лет назад!.. – и Петров потряс сухоньким кулачком.

– Не мы их, – уточнил кто-то. – А они нас триста лет! – И этот «кто-то» показал неприличное движение тазом.

На том Петров успокоил свой пыл и отбыл в городские подворотни в расстроенных чувствах.

Когда рабочий день истек, Илья завернул мертвого сомика в газету и отправился к ближайшему кладбищу, где прикопал сдохшую рыбу возле ограды и, промычав что-то нечленораздельное на вечное прощание, покинул скорб-ное место.

Ему не было знакомо желание плакать. Может, он это желание и ощущал смутно, но делать этого не умел вовсе, а оттого глаза его частенько были красными и блестели особенно.

Когда Илья закапывал рыбину возле кладбищенской ограды, это по случаю видела вся семья Митрохиных, соседей татарина по дому и лестничной клетке. В этот день, первую годовщину, они навестили место вечного упокоения тещи Митрохина-главы, чуть выпили с женой водочки, закусив горячую яичком, а дочери Елизавете пришлось довольствоваться водой с «газиками», как она сама называла терпкие пузырики. Она-то и увидела Ильясова, ковыряющего землю руками.

– О Господи! – прошептала супруга Митрохина. – Это что же он делает, вражина?!

– А глаза-то, глаза! – почему-то с радостью заметила Елизавета. – Глаза-то красные, как у вурдалака! Это он свежие трупы выкапывает и кровь у них выпивает. – И запила свой вывод водичкой с «газиками».

– Какие покойники возле ограды! – возмутился Митрохин, пытаясь проглотить яичный желток. – Вечно чушь несете!

Он желал поскорее закончить ритуальные процедуры и, пользуясь неурочным выходным, связанным с годовщиной смерти родственницы, посетить к вечеру котлован и порыбачить с приятелем Мыкиным всласть, любуясь заодно закатом осеннего солнца. Тем более что завтра наступает суббота, а потом воскресенье… О дальнейшем думать было преждевременно, а потому бабья болтовня его сейчас раздражала.

– А за оградой зарывают самоубийц! – сообщила Елизавета. – Нам об этом в школе рассказали, на уроке «религия». Это грех – накладывать на себя руки!

– Вот-вот, – подтвердила мать. – Он – некрофил!

Что такое некрофил, Митрохин и вовсе не знал, но татарин ему давно был неприятен, рыбу в пруду не ловил, не выпивал в компаниях даже по праздникам, а оттого слыл неприятным человеком в их местности.

– Точно, некрофил! – подтвердил глава семьи неожиданно, чувствуя, что название ругательное, и засобирался домой, швырнув яичную шелуху куда подальше, в заросли крапивы. – И глаза у него красные!..

Илья добрался до дому, лег на диванчик с азиатским покрывалом и стал смотреть на выдранную из атласа иллюстрацию. С нее, мелованной финскими бумажниками, с идеального отпечатка, смотрел на татарина его сомик, совсем как живой, и было в его взгляде что-то утешающее, даже задоринка некая проглядывала. На секунду Илье показалось, что иллюстрация задвигала жабрами и зачмокала губами, но, прикрыв на мгновение красные воспаленные глаза, а затем открыв их свету, татарин убедился, что иллюстрация – это фотография, а фотографии – неживые.

Он заснул и спал вечер спокойно, а проснулся из-за какого-то шороха и негромкого шума, раздающегося с лестничной площадки. Вставать не хотелось, а потому Илья лежал упокоенно в одной позе и думал ровным счетом ни о чем. Какие-то обрывки видений проносились перед глазами, клочки дней минувших, и отрывочки из старых газет всплывали никчемной информацией.

Шум с площадки усилился, и в дверь троекратно постучали.

– Шайтан! – выругался татарин и, с трудом поднявшись со своего диванчика, вышел в коридор и спросил: – И кто?

Ответа не последовало, а потому он отпер дверь бездумно и обнаружил под ней коробку, которую, крякнув, поднял и внес домой.

Коробка выглядела празднично, упакованная в красивую бумажку и перевязанная декоративными лентами. По всей ее длине было написано красным фломастером: «С Днем рождения!»

Прочитав, Илья вздрогнул. Он не помнил дату своего первого дня, а потому поверил в неожиданный праздник и внутренне поблагодарил инкогнито за подарок.

Татарин ухмыльнулся и потянул за ленточку, развязывая бантик на коробке, в которой оказалась проложенная вощеной бумажкой дохлая крыса с перебитым мышеловкой позвоночником. К подарку была приложена открытка, гласившая: «Напейся крови, вурдалак-некрофил! Мы все знаем! Возмездие наступит!»

– Дурак какие-то! – сплюнул в сердцах Илья и вспомнил, что его день рождения летом. – Неумный какой-то человек!..

В квартире Митрохиных не спали, и женская часть семьи ожидала возле дверного глазка продолжения событий. Это они подбросили старому татарину дохлую крысу и были веселы от такой проделки. Сам хозяин в глупостях не участвовал, а сидел на кухне и хрустел хорошо поджаренными бычками, выловленными в котловане. Его ужин разделял друг Мыкин, с которым они служили в погранвойсках, тепломер всего района, как он себя называл, будучи бойлерщиком на теплостанции.