Последний солдат Третьего рейха - [14]

— Прикройте же меня, идиоты, — прорычал фельдфебель, вскочил и бросился вперед.

Я посмотрел на приятеля убитого солдата. Казалось, он больше удивлен, чем испуган. Мы нацелили винтовки на избу, из которой по-прежнему раздавались выстрелы, и открыли огонь.

Звук маузера добавил мне уверенности. В ушах просвистели еще две пули. Сержант, с невозмутимым видом, выпрямился во весь рост и кинул гранату. Воздух разорвал звук взрыва. В избе образовалась брешь.

С хладнокровием, которое был сам не в состоянии понять, я продолжал наблюдать за избой. Фельдфебель по-прежнему стрелял. Я зарядил винтовку и уже готов был выстрелить, когда из развалин избы показалось две фигуры и побежали к лесу. Лучше возможности и не найти. Черная мишень была прекрасно видна на снегу. Я спустил курок… и промахнулся.

Фельдфебель тоже выстрелил в сторону убегающих, но, как и я, не попал. Немного погодя он приказал нам подняться, и мы вылезли из своих окопов.

В развалинах избы мы увидели прислонившегося к стене человека. Его лицо, наполовину заросшее густой бородой, было обращено к нам; в глазах застыло уныние. Он смотрел на нас, не говоря ни слова; на нем была не военная форма, а гражданская одежда. Мне бросилась в глаза его левая рука, покрытая кровью. В душе шевельнулась жалость. Голос фельдфебеля вернул меня к реальности.

— Партизан! — рявкнул он. — Скажешь, нет? Ты знаешь, что тебя ждет!

Он наставил пистолет на русского; тот испуганно забился в угол. Фельдфебель спрятал оружие в кобуру.

— Займитесь им, — приказал он, махнув в сторону раненого.

Мы вынесли партизана на воздух. Он застонал и произнес что-то неразборчивое.

Послышался стук колес приближающегося поезда. Но на этот раз состав возвращался в тыл. Нам удалось его остановить. Два солдата и лейтенант спрыгнули с первого вагона. Мы взяли под козырек.

— Ради всего святого, кто вы такие? — прокричал он. — Зачем вы нас остановили?

Фельдфебель объяснил, что мы ищем рабочих.

— В поезде едут только раненые и умирающие, — сказал лейтенант. — Если бы у нас были демобилизованные солдаты, я бы вам помог. А так — что я могу для вас сделать!

— У нас двое раненых, — заявил фельдфебель.

Лейтенант и без его слов уже направился к солдату с веснушками; тот неподвижно лежал там, где его настиг выстрел.

— Вы же видите, этот мертв.

— Нет, господин лейтенант. Он еще дышит.

— Да… ну, может… проживет еще минут пятнадцать… Ну ладно… мы его возьмем.

Он подал знак двум солдатам с носилками, и те подняли нашего товарища. На зеленом фоне его шинели застыла кровь.

— А второй? — нетерпеливо спросил лейтенант.

— Оттуда, из избы.

Лейтенант бросил взгляд на бородача, которому, видимо, тоже недолго осталось жить.

— Кто это?

— Русский, партизан.

— Вот оно что. Вы, наверное, думаете, что я буду заниматься этими свиньями, готовыми выстрелить в спину, чуть только отвернешься, — как будто мало раненых на фронте!

Он отдал приказ своим солдатам. Те подошли к бедняге, лежавшему на снегу; раздались два выстрела.

Вскоре мы отправились обратно к шоссе. Фельдфебель раздумал привлекать дополнительную рабочую силу. Мы возвращались к нашему конвою, который, можно не сомневаться, вряд ли преуспел в расчистке снега.

Впервые я попал под огонь; охватившие меня чувства трудно описать. События дня казались абсурдными: огромные шаги фельдфебеля по снегу; молодой веснушчатый солдат, который должен был возвращаться с нами… Все произошло так быстро, что я даже не успел уловить, какое значение имеют все эти события. И все же двое погибли бессмысленной смертью. Одному из них не было еще и восемнадцати.

Уже давно стемнело, когда мы добрались до конвоя. Стояла холодная и ясная ночь; температура падала с ужасающей быстротой.

Мы едва держались на ногах от холода и голода. В голове у меня помутилось, пар от дыхания застывал на воротнике, поднятом почти до глаз.

Вскоре мы увидели солдат конвоя: их черные фигуры четко вырисовывались на белом фоне снега. И вправду, не слишком они преуспели. Грузовики по самые колеса погрузились в снег; лед примерз к покрышками и бамперам. Все укрылись в кабинах, накинув на себя все, что попало, и пытались заснуть, несмотря на мороз. Неподалеку двое караульных притопывали, пытаясь согреть окоченевшие ноги.

Через покрытые морозными узорами стекла кабин пробивались огоньки сигарет и трубок. Забравшись в свой грузовик, я нащупал в темноте ранец и достал котелок. Зажав его в окоченевших пальцах, положил несколько ложек какой-то смеси, напоминавшей на вкус промерзшую сою. Есть это было совершенно невозможно. Я порылся в ранце и, к счастью, нашел кое-где съедобное.

Услышав снаружи какие-то голоса, я высунул голову в дверь. В проделанной в снегу лунке полыхал костер. Я выпрыгнул из грузовика и со всех ног побежал к этому источнику света, тепла и радости. Перед костром стояло трое, в том числе и фельдфебель, с которым мы сегодня путешествовали. Он ломал через колено хворост.

— Хватит с меня этого мороза. Прошлой зимой уже болел воспалением легких; если снова заболею, со мной будет кончено. Да и вообще, наши грузовики видать за две мили, так что ничего страшного не произойдет, если мы разожжем небольшой костер.