Последний солдат империи - [11]

Дмитрий прекрасно водил машину, и члены команды периодически предлагали ему выступить на соревнованиях. Родители возражали, сын всегда слушался – кроме одного раза, который стал первым и последним.

Под Питером он поехал по неподготовленной трассе, желая всем доказать, что он самый-самый. Когда идут гонки, трассу перекрывают: не ездят машины, не ходят люди. Он этого не сделал. Они поехали со штурманом и разбились, никто не знает почему, на Диму это было непохоже. Скорость, конечно, была запредельная, километров триста… Это было в 1999 году. Мы сникли. Юрий Дмитриевич уже был вице-премьером, к нам сразу же прибежала Матвиенко, всякие замы, все стали меня утешать, говорили, что все неправда, что это неточно, хотя я была уверена в том, что ошибки тут нет. Ведь уже и радио вовсю трубило, и даже подружка из Израиля позвонила мне с соболезнованиями. Вот это мы переживали плохо, долго, трудно. Но нас было двое, в отличие от сегодняшней ситуации, когда это невыносимое горе навалилось на меня одну.

* * *

Надо сказать, что Светлана Ивановна была, пожалуй, лидером среди кремлевских жен, законодательницей мод, к которой многие тянулись, мечтая стать ее подругами, – что было совсем не просто, учитывая то, как хорошо она разбирается в людях. До последнего дня многие будут вспоминать, как Светлана Ивановна могла прикрикнуть и на члена Политбюро, и на министра, и на секретаря ЦК КПСС, если тот вдруг слишком увлекался пустыми разговорами или злоупотреблял радостью совместного времяпрепровождения. Иногда она вынуждена была останавливать Юрия Дмитриевича – он был человеком компанейским, да к тому же еще и производственником, прекрасно понимающим слабости инженеров, которые всегда рады хорошему разговору в хорошей компании, и не только «насухую». Однако в любой момент могла появиться супруга и четко объяснить всем присутствующим: завтра на работу, извольте вести себя прилично, и вообще, хватит посиделок, пора отправляться спать. Юрий Дмитриевич, безусловно, понимал, что Светлана Ивановна во многом права, признавал справедливость и мудрость ее замечаний и к такого рода домашнему диктату относился легко.

Знаете, он с удовольствием за компанию мог как следует выпить. Естественно, я начинала ругаться, про здоровье говорить. А он отвечал: «Ты знаешь, такие ребята были хорошие, я не мог не поддержать». Вообще за компанию, за друзей он мог сделать просто невероятное. Он знал, что потом будет лихо, плохо, но в тот момент ему было комфортно и хорошо. Он вообще людей любил, самых разных. Последнее время мы редко куда-то ходили, старались не напрягать Юрия Дмитриевича. Мне казалось – пусть лучше отдохнет, поэтому я пресекала все приходы к нам и наши походы на какие-нибудь встречи, посиделки. Но на юбилеях людей, которых Юрий Дмитриевич очень уважал, я бывала с ним. Ему всегда давали слово, выступал он лучше всех, всегда с большим юмором. Я даже сердилась и говорила: «Юра, ты, наверное, свадебный генерал. Почему-то, как какое мероприятие, тебя обязательно зовут».

Маслюков, крупный, сильный, атлетически сложенный мужчина, с годами начал полнеть. Время от времени Светлана Ивановна приказывала ему садиться на диету. Но в жизни так мало радости! Как-то раз на день рождения Юрия Дмитриевича его близкий друг привез очень вкусный торт «наполеон». Светлана Ивановна была решительно против, однако за веселой беседой торт как-то незаметно исчез. Да и слава Богу! Важно, когда люди умеют получать удовольствие даже от таких маленьких слабостей, – от этого они становятся только ближе. Однако маленькие слабости могли проявляться только в таких же маленьких бытовых вещах, но не когда речь шла о работе или жизненных принципах.

* * *

Когда Маслюков начал работать в министерстве, супруги перебрались в Москву. Конечно, это был уже совсем иной жизненный уровень, но было одно «но»: и квартира, и дача, и машина принадлежали государству, и с каждой сменой должности семье приходилось менять и место жительства.

Я только много позже поняла, как это все-таки унизительно, – вспоминала Светлана Ивановна. – При каждом повышении нас перемещали чуть повыше, а при каждом снижении ранга немножко опускали. Это недопустимо, нельзя так делать. И та квартира, в которой я сейчас живу, – это я ее отстояла, потому что муж никогда бы за себя не попросил. Как-то раз на приеме я услышала от одной из присутствующих там женщин, что в этом доме дают квартиры. Мы тогда жили на Самотечной, но нас бы все равно там не оставили, потому что Юрию Дмитриевичу по статусу уже полагалась охрана, а там ее было невозможно организовать. Все равно пришлось бы переезжать, и я сказала: «Юра, я краем уха услышала, что по такому-то адресу осталась одна квартира, последняя». Он пошел к Горбачеву, и нам дали эту квартиру. И то лишь потому, что я в это дело вмешалась, мне надоело всю жизнь мыкаться. Сам бы он никогда не пошел просить.

Он был очень независимым, не пресмыкался перед сильными мира сего никогда. Всегда говорил то, что думает. И я всегда удивлялась, как он при таком характере мог удержаться на вершине.

Сдержанность в быту вообще была характерна для Юрия Дмитриевича. Ни дорогих часов, ни золота-бриллиантов, ни «Майбахов», ни счетов в Швейцарии, ни домов за границей – он совершенно искренне не понимал, о чем идет речь. Накопительство было ему неинтересно, неблизко, а деньги не воспринимались мерилом успеха. Они ему словно мешали, и тратил он их легко и быстро. Когда Светлана Ивановна бывала чем-то сильно расстроена или недовольна, Маслюков говорил: «Мамочка, ну сходи в магазин, купи себе какую-нибудь кофточку, или прическу сделай, может, это тебя отвлечет». В конечном итоге на совместные деньги отца и сына Маслюковы купили небольшую дачку в Новгородской области и много лет достраивали ее и доводили до кондиции. Но это было их собственное место, с которого их не могли выгнать или переселить, и Юрий Дмитриевич его очень любил. Ведь после увольнения с государственного поста человек лишался не только всех привилегий, но и казенного жилья, дачи, машины – так произошло и с Маслюковым.