Последний штурм — Севастополь - [8]

Таким образом, в вопросе — что было главными причинами поражений русских войск в полевых сражениях Крымской войны, в том числе и в сражении на Черной речке, ответ может быть однозначным — отсталость тактики и косность мышления большинства русских военачальников.

К сожалению, русские генералы 4 августа 1855 г. не учли того, что в дальнейшем Мольтке сделал аксиомой: «Нет более невыполнимой задачи, чем наступление по открытой местности против противника, оснащенного всеми видами оружия, в том числе мощной артиллерией и расположившегося вне этой местности». Горчаков в этот день сделал все, чтобы эту истину опровергнуть. Результат известен — тысячи трупов русских пехотинцев и никакого успеха…

Часто цитируемый мною Мольтке предупреждал, что «…отвага, самая яркая, обречена на неудачу не только перед рвом с водой, но и перед совершенно открыто развернутой боевой линией…». Увы, не могли генералы наши читать Мольтке, ибо он писал это, разбирая их ошибки. Русского же Мольтке среди них в августе 1855 г. не нашлось. Не появился он и после войны. Вот и получилось, что по справедливому замечанию известного французского генерала Негрие, «русская армия не захотела воспользоваться ни одним уроком последних войн».^{34}

Но могли ли воевать по-другому одуревшие от крепостного разврата, роскоши, уничижения зависимых от них крестьян в своих поместьях генералы эпохи Николая I? Для них солдат оставался тем же крепостным, который волею всевышнего (или барской) был одет в мундир и превращен в великолепно вымуштрованную «боевую машину», его можно было гнать под картечь не считая. Учет потерь в русской армии был приблизителен. Из всех армий, воевавших в Крыму, хуже был учет павших разве что у турок.

Только после отмены крепостной зависимости в России появилось новое поколение офицеров, которому и принадлежит новый взгляд на военную историю. Но в полной мере уроки Крыма так и остались неусвоенными и ими. Тот же Куропаткин, усердно разносивший в пух и прах тактику русской армии середины XIX в., в начале XX в. в ходе русско-японской войны во время операции на р. Шахэ потерял управление войсками: «Несмотря на опыт предыдущих боев, построения боевого порядка русской пехоты во встречных боях на Шахэ продолжали оставаться слишком плотными и не могли устоять против быстро рассыпавшихся в цепи японцев. Русские батальоны выстраивались в сомкнутые колонны поротно, вследствие чего в стрельбе могла принимать участие только незначительная часть бойцов. Такое построение пехоты, оставшееся еще со времени Крымской войны, давало при современной силе огня огромные потери, обрекая наступление на неуспех. Оправданием для таких построений служило стремление завершить бой штыковым ударом, предпочитавшимся огню пехоты. По этому поводу очевидец сражений на Шахэ Гамильтон пишет: «Местность была открытая, видны были громадные массы русских — кавалерии, пехоты и артиллерии — в таком строю, какого я за последние годы не видел нигде, кроме парадов».

Так культивируемая Драгомировым тактика обрекала русские войска на огромные потери и военные теоретики с грустью констатировали: «Мне иногда представляется, что ребяческая бессмыслица относительно пули-дуры столь же ответственна за перенесенные Россией неудачи, как ее скверная дипломатия и неразумная стратегия, взятые вместе».^{35}

Чернореченское сражение являет классический образец неверного выбора направления действий, пример недооценки значения предварительной разведки расположения противника и собственных путей выдвижения. При том количестве кавалерии (в том числе и иррегулярной), которая находилась в распоряжении князя Горчакова, можно было не только обеспечивать себя полнейшей оперативной информацией о действиях неприятеля, но и систематически терроризировать его тыловые позиции и коммуникации. Тем более, что к тому времени уже был обобщен и, что немаловажно, рекомендован к применению войсками опыт партизанских действий 1812 г. Не спорю — партизанская война и Крымская кампания несовместимы — это действительно так. Ни о какой партизанщине, тем более в условиях Крымской войны, речи нет и быть не может. Но о громадном опыте разведывательной работы кавалерии, рейдовых, поисковых операциях и других слагаемых войны в условиях, когда этому способствовало и расположение войск и местность — просто забыли.

Для организации такой составляющей кампании была накоплена к тому времени не только база многолетнего практического опыта, но и разработана теоретическая основа. Незадолго до Крымской войны, в 1850 году, для Академии Генерального штаба полковником Вуичем был написан учебник «Малая война». Эта работа была не чем иным, как продолжением труда известного специалиста по действиям в тылу противника и его коммуникациях — генерала Д.В. Давыдова «Опыт теории партизанского действия», вышедшего в 1822 г. В ней впервые и появился термин «малая война» и ее теоретическое обоснование.

Именно во время Крымской войны у русского командования были все возможности организовать таковые действия против союзников. Но в Крыму кавалерия русской армии с упорством, достойным лучшего применения, демонстрировала примеры того, как не нужно воевать. Успехи ее были единичными и малозначительными.