Последний шанс - [21]

   На этом я решил закруглиться. И так с учетом всей каши, образовавшейся из "непроверенных" сведений - прочитанной художественной литературы, набралась не самая малая пачка. Даже непонятно, что теперь с ней делать. Оставлять в номере категорически нельзя, а брать с собой, так придется портфель таскать постоянно. Даже в ресторан.

   Вечерами я гулял по улицам Москвы, наслаждаясь невозможной в нашем времени чистотой воздуха и совершенно невозможным в наше время количеством одухотворенных лиц на улицах. Контраст с унылым выражением пресыщенности жизнью или глубокой озабоченностью проблемами из моего времени был шокирующим. А ведь большая часть этих людей жили в материальном плане гораздо хуже моих современников. Но они именно жили, мечтали, работали, учились, спорили до хрипоты. И во всем этом видели глубочайший смысл. Их жизнь была подчинена Идее. Они творили свою жизнь так, как хотели, а не просто безропотно ждали смерти в бесконечной гонке за очередным способом сделать свое существование проще и легче. Конечно, и здесь изредка попадались люди с бегающими лукавыми, вороватыми, жадными или блудливыми глазками. Но на общем фоне именно они выделялись своей явной неуместностью.

   Как я и думал, одиночество мое продлилось недолго. Как только истек срок всех событий, указанных мною в первом списке, про меня "вспомнили".

   Мое регулярное появление на улице и в ресторане с портфелем, чего не было в первые два дня, видимо, вызвало какую-то передачу данных по инстанции и маховик активных событий начал раскручиваться.

   26 марта сразу же после завтрака, когда я уже направлялся в номер, ко мне подошел молодой капитан в форме НКВД и, узнав, что я и есть Сидоров, попросил сегодня никуда не отлучаться. За мной заедут после обеда. Я поблагодарил и пошел готовиться к новой встрече с Вождем. В том, что ехать придется к нему, я не сомневался. Но уже начав подниматься по лестнице, я вдруг почувствовал какое-то смутное беспокойство. Не угрозу или серьезную опасность, а именно беспокойство. Что-то во взгляде капитана меня интуитивно насторожило. Развернувшись и сказав капитану, что в таком случае мне стоит немного прогуляться сейчас, пока есть время, я вышел на улицу и потопал к ближайшей аптеке. Не знаю, удивила ли моих наблюдателей покупка лейкопластыря и зеленки, но выбор мой был именно таким. Известный с середины 19-го века липкий пластырь, который уже в 21-м году приобрел свое название "лейкопластырь", ставшее нарицательным, но на самом деле являвшееся торговой маркой немецкой фирмы "Байерсдорф", свободно продавался в аптеках Москвы 35-го года, хотя и оставался некоторой экзотикой из-за своей дороговизны по сравнению с бинтами.

   После аптеки я еще немного прошелся, чтобы не создавать видимость целенаправленного выхода в аптеку, а затем вернулся в номер.

   Смысл моих манипуляций и покупок был прост. Встреча с капитаном НКВД в форме, предупредившим о поездке, заставила меня задуматься о гарантиях сохранности документов. За последние несколько дней я немало экспериментировал с различными вариантами перемещения и выяснил одну интересную закономерность. Никакой предмет, не относящийся к моей матрице, переместить вместе с собой было невозможно. За исключением того, что на мне надето. Очевидно, одежда автоматически становилась частью матрицы, к тому же я спокойно мог ее менять мысленным приказом, если был в состоянии четко себе представить то. что я хотел. С одной стороны, это было очень удобно - не надо было заморачиваться со стиркой. Но, с другой, максимум того, что я мог взять с собой должен был умещаться в карманах. Так что мой давешний отправитель-искуситель слегка слукавил. Ограбить Форт-Нокс при желании я всем же мог, но для этого пришлось бы перетаскать 17-ти килограммовые слитки в своих карманах по одному-два. Для личного использования это было бы немало, но для государственных проектов - ничто. А потому я задвинул эту идею далеко и надолго. Применительно к моей нынешней ситуации меня волновал портфель. Я, конечно, не собирался демонстрировать свои возможности перед чекистами. В первую очередь потому, что мне было бы жалко их самих. Едва ли кто-то из них остался бы на свободе после того, как увидел меня, растворяющимся в воздухе. Соответственно, ничего страшного в бумагах в портфеле не было. Но только в том случае, если бы меня действительно повезли прямо к Сталину. А в гарантированности именно этого варианта я как-то засомневался. От Вождя вполне можно было ждать какой-нибудь проверочной пакости. В таком случае пришлось бы уходить. И при этом портфель оказывался трофеем тех, кто меня вел. А это мне было совсем не интересно. А потому я решил, что бумаги все время должны находиться при мне. Я распределил исписанные листы примерно на две равные пачки, задрал штанины (Слава Богу по нынешней моде они были достаточно широки) и принялся пластырем приматывать листы к ногам. Посмотрел по завершении этого действа на себя в зеркало, прошелся по номеру и решил, что все нормально. Оставалось только ждать.

   Как же права оказалась моя интуиция.