Последний сейм Речи Посполитой - [23]

— Отыщется где-нибудь над Волгой, среди чьих-нибудь фамильных драгоценностей!

— И столовое серебро раскрали из беседок! Кондитер, привезший его из Варшавы, предъявляет теперь крупную претензию к маршалу. А под конец еще пьяная толпа с босняками жестоко избила казацкий патруль, из-за чего поднялся изрядный скандал. В результате: общая неразбериха, недовольство, взаимные попреки и обиды!

— Не имела баба хлопот — устроила бал! — хохотал Заремба.

— Были высшие соображения, и маршал должен был это сделать, не жалея расходов.

— Разно говорилось, кто их несет...

— Это недостойный поклеп! Кого щадят эти сплетни? — патетически вздохнул Новаковский. — Дошло до того, что такие люди, как Скаржинский, Микорский и другие их сотоварищи, публично обвиняют даже высших сановников во взяточничестве. Наглая ложь, диктуемая завистью! К счастью, королю предложен проект положить конец этому своеволию.

— Мало ль уж затычек в рот обществу всадил наш высокий сейм!

— Все еще мало! Ты понятия не имеешь, сколько ходит по рукам пасквилей, рукописных листовок, язвительных стишков и позорных эпиграмм. И все это распространяет ненависть, ложь, презрение и не доверие к подвижникам, жаждущим спасенья отчизны. Это все коллонтаевские происки!

— Возможно ли? — воскликнул Север с хорошо подделанным изумлением.

— Я знаю, что говорю. Перехвачен уже не один транспорт этих мерзких писаний. Ксендз-вице-канцлер, как и в прошлый сейм, не брезгает никаким оружием против тех, кто стоит на пути его честолюбивых замыслов...

— Ну, честных оно, я думаю, не достигает? — вставил Заремба добродушно.

— А кто же честен в глазах этих бешеных якобинских собак?!

Нечего было ответить, и Север, немного помолчав, начал рассыпаться перед Новаковским в комплиментах.

— Я всегда считал тебя способным малым, но сейчас ты говоришь совсем как государственный человек.

— Я никогда не сидел сложа руки и всегда готовился к чему-нибудь большему! — проговорил с самодовольством Новаковский, поднимаясь на цыпочки. — У кого есть голова на плечах и кто потихоньку и с расчетом проталкивается вперед, тому и к высоким чинам не далекий путь.

Он хвастливо, как будто против своего желания, стал рассказывать о своих связях и весе в обществе. Заремба слушал, веря только наполовину. В одном месте он перебил его:

— А что поделывает папаша? Все еще у гетманши?

— Теперь уже сидит на своем куске земли, — ответил Новаковский, нисколько не сконфуженный вопросом. — Но у тебя, как я вижу, дела как будто неважны! — переменил он тему разговора, оглядывая комнату.

— По-солдатски! Саблей не добьешься замков!

— А пан мечник по-прежнему мошны из рук не выпускает?

— Угадал ты! — поддакнул Север и перевел беседу, заговорив о своих надеждах снова получить утраченный чин.

— Трудно будет! Сокращение армии уже, можно сказать, решено, и на каждую вакансию в остающихся полках — по сто охотников.

— Плохо обстоит тогда мое дело!

— Проект внесен, со дня на день будет обсуждаться и получит большинство. — Вдруг Новаковский понизил голос: — Петербург поддерживает его и требует, чтобы он был принят еще до переговоров с Пруссией. Да и из высших соображений необходимо, чтобы это было сделано поскорее для общей безопасности. И так уж ходят слухи, что некоторые бригады помышляют о конфедерации. Необходимо постараться — не допустить до осуществления этих планов, — докладывал он с важной торжественностью.

— Хорошо бы все же, если бы ты мне не отказал в протекции! — попросил Север, пропуская мимо ушей его откровения.

— Для друга и сына моего благодетеля я сделаю все, что могу, хотя не ручаюсь, что мои хлопоты увенчаются успехом. А не хочешь ли занять какую-нибудь должность по гражданской линии? Сейчас сейму будет нужен человек, владеющий пером; можно будет дать на магарыч Бокампу, ну а за остальное я отвечаю. Местечко довольно завидное, заинтересованные стороны не будут скупиться ни на рубли, ни на талеры...

— Я там не пригожусь, — я умею припечатывать только головы, да и то пушечными ядрами, — пошутил Заремба, прикрываясь маской солдатской развязности в выражениях.

— А не поискать ли тебе счастья на службе у императрицы?

Заремба утонул вдруг в клубах дыма и ответил после длительного молчания:

— Я не знаю по ту сторону никого.

— Ручаюсь тебе, что, как пить дать, получишь капитанские нашивки. Жить сможешь в кордоне, а немного погодя перейдешь на гражданскую службу, где легче дослужиться и до ордена, и до какого-нибудь поместьица. У них имеется немало для раздачи. Не один уже благодарил меня за хороший совет.

— Как же? Служить чужим — и, может быть, против отчизны? — проговорил с трудом Север, едва сдерживая кипящее в нем негодование.

— Говорится: барин — как хочет, а бедняк — как может. Никогда этого не будет, никогда эта держава не направит своего оружия против нас. Мы живем в союзе и, бог даст, перейдем совсем под ее покровительство. Я познакомлю тебя с Раутенфельдом или с Касталинским. Раскусишь, что за люди, и сам решишь. Я тебе советую по-дружески: спасайся, пока еще можно! А так как никто не знает, что кому суждено, — еще можешь попасть, чего доброго, и в кавалергарды. В Петербурге красивый офицер всегда в высокой цене! — подмигнул он своими красными глазами и цинично фыркнул. — Фортуна катится колесом, и кто вовремя схватится за спицу, того она подымет высоко. Кому, как не мне, знать это!