Последний секрет плащаницы - [44]

— Ты хорошо отдохнул, Леввей? — спросил Иисус.

— Ложе было удобное, не на что жаловаться, — ответил посланник, не в силах сдерживать своего беспокойства. — Но за всю ночь я почти не сомкнул глаз.

— Не позволяй страху проникать в твою душу, Леввей. Ничто в этом мире не происходит без воли Господа. Иди, выполняй свой долг и следуй велениям своего доброго сердца. Поблагодари своего царя за приглашение, но скажи, что я не могу принять его — мое место здесь. И не печалься, Леввей: ты будешь со мной в Царстве Небесном, где я сяду по правую руку от Отца моего.

Солнечный свет и тепло постепенно наполняли комнату, будя еще спавших учеников, и наконец все они собрались за столом. Зашла речь о праздновании Пасхи. Большинство учеников предлагали остаться на праздник в Аримафее, в доме Иосифа, но Иисус объявил, что они должны праздновать Пасху в Иерусалиме, неподалеку от дворца Ирода, в юго-западной части города. Филиппу, Варфоломею, Матфею и молодому Иоанну он поручил отправиться вперед, чтобы все приготовить. У Ессейских ворот, по словам Иисуса, они должны были встретить человека с кувшином воды — друга Иосифа из Аримафеи. В его доме и предстояло им встретить Пасху.

Обратный путь в Иерусалим показался Леввею бесконечно долгим, хотя на этот раз он шел вместе с учениками Иисуса и разговор с ними несколько отвлекал его от невеселых мыслей. Леввей с удовольствием пренебрег бы встречей с Понтием Пилатом, чтобы остаться с Учителем, но он не мог не выполнить поручение своего царя. Кроме того, помня, что рассказал ему Симон Бен Матфий, Леввей во что бы то ни стало хотел поговорить с прокуратором об Иисусе. Нужно было убедить Пилата в том, что Учитель был мирным и праведным человеком, совершенно не представлявшим опасности для римской власти.

Была среда, канун Пасхи. В Иерусалиме в этот день было намного больше народу, чем накануне, когда Леввей впервые пришел в город. Улицы заполняли евреи, прибывшие со всех концов Иудеи. В толпе были видны и язычники, находившиеся в городе по делам, и множество римских легионеров. На рынке при храме царило чрезвычайное оживление: торговцы громогласно расхваливали свой товар, зазывая толпившихся покупателей. Повсюду чувствовалась праздничная атмосфера, не предвещавшая никакой беды.

С трудом прокладывая себе дорогу в толпе, Леввей наконец добрался до резиденции прокуратора и предстал перед караульными, охранявшими вход. Его опять провели в комнату, где ему предстояло дожидаться вызова. На этот раз Пилат принял его практически сразу. Это был приземистый, полный человек со светло-каштановыми волосами и намечающейся лысиной. Он был гладко выбрит по римскому обычаю, на плечи его был накинут красный плащ, а грудь закрывал блестящий медный нагрудник. Когда Леввей вошел в комнату, Пилат стоял к нему спиной у стола, заваленного пергаментными свитками.

— Приветствую тебя, прокуратор. Я Леввей, посланник царя Авгаря Уккамы из царства Осроэна. Мой повелитель выражает тебе свое глубокое почтение, и я благодарю тебя за то, что ты милостиво согласился принять меня, явившегося от его имени.

— Не стоит рассыпаться в любезностях, посланник, — сказал Пилат, не оборачиваясь, но предельно вежливым тоном. — Я не люблю церемоний. Сожалею, что не смог принять тебя вчера, но в последнее время я очень занят. Ты видел, что происходит в городе? Иерусалим кишит иудеями, прибывшими на праздник. И это очень опасно… — Прокуратор осекся, помолчал несколько секунд и наконец, повернувшись лицом к Леввею, продолжил: — Впрочем, думаю, тебе это неинтересно. Что же касается просьбы твоего царя, то должен сообщить тебе, что я не могу ее выполнить.

— Иисус — святой человек, и защитить его — в твоей власти. Прошу тебя, ведь Рим всегда славился своей приверженностью справедливости и закону, — сказал Леввей, надеясь, что небольшая доза лести поможет ему убедить прокуратора.

— Рим, Рим, Рим… — вздохнул Пилат. — Империя держится не на законе и справедливости, а на силе и жесткости. Рим могуществен, потому что сильны его руки. Кроме того, в сфере религии власть принадлежит Синедриону.

— Но Синедрион ненавидит Иисуса… — начал Леввей.

— Я знаю, — перебил его Пилат. — Синедрион и проклятый Каиафа не хотят, чтобы кто-то вмешивался в их политику, которую они проводят через религию. И они еще строят из себя ревнителей иудейской веры, разрывая свои одежды при народе по малейшему поводу! О, если бы император дал мне больше свободы!

— Так, значит, ты готов защитить Иисуса от его врагов?

— О нет! Я не стану вмешиваться в решения Синедриона. Это политика, пойми это.

— Царство, откуда я пришел, маленькое, и наш царь справедлив. У нас никто не станет поступать против своих убеждений.

— Осторожнее, посланник! Ты ступаешь на скользкую почву. Разумеется, Понтий Пилат может уничтожить Синедрион, не оставить от него камня на камне — я здесь полновластный властитель. Однако правителю приходится ослаблять при необходимости веревки, чтобы они не порвались. Покоренным народам все же нужно предоставлять немного свободы, чтобы сохранять власть над ними: таким образом мы теряем меньше легионеров и меньше сестерциев.