Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика - [32]

В этот период психоаналитик казался своим пациентам совершенно отсутствующим и потерянным. Его коллеги слышали, как он говорил о фатальности прошлого и невозможности изменить судьбу. Но он оправился. В больнице он нашел для Монро постоянную сиделку и позвонил Хьюстону, уверяя его, что Мэрилин вернется к съемкам не позднее чем через неделю. Рассерженный Хьюстон отвечал: «Если я не смогу закончить «Неприкаянных», мне конец как режиссеру. Ни один продюсер не захочет финансировать мои фильмы». Репортеры сообщали, что Мэрилин очень больна, ее состояние хуже, чем предполагалось, и она проходит курс психиатрического лечения. Энгельберг не мог не обратиться к прессе: «Мисс Монро страдает острым переутомлением. Ей очень нужен отдых». Фрэнк Тейлор говорил о проблемах с сердцем и подчеркивал, что съемки фильма, почти полностью натурные, оказались физически крайне утомительными, тем более что последовали сразу за съемками «Давай займемся любовью». О чем не мог сказать ни тот, ни другой, так это о том, что Гринсон нашел ее наглотавшейся снотворных таблеток: либриум, плацидил и хлоралгидрат.

Из больницы она не могла не позвонить Иву Монтану. Телефонистка отеля «Беверли Хиллз» передала ей, что «господин Монтан не может подойти к телефону». Когда психоаналитик увидел ее после этого зова в пустоту, она выглядела потерянной и повторяла: «Только посмотрите, что он, поганец, сказал в интервью с этой заразой, Хеддой Хоппер! Он сказал, что я очаровательная бесхитростная девочка, что я влюбилась в него как школьница. Сексуально озабоченная девчонка. Он жалеет, что поддался, сжалившись над моим детским горем. Он даже сказал, что трахался со мной, только чтобы придать любовным сценам в фильме больше страсти и реализма».

Гринсон пытается убедить ее продолжать съемки любой ценой: «Вы в тупике. Я называю это тупиком любви. Когда туда попадаешь, можно сделать больно другому, только делая больно себе».

Позже у себя дома, в Санта-Монике, он принял Хьюстона, пришедшего узнать о состоянии больной: «Нам остается только ждать и тянуть время. Звезда — это уже не мужчина или женщина. Это ребенок. Звезда все время ждет — между двумя фильмами, между двумя сценами, двумя съемками. Будучи звездой, ты ничего не контролируешь. Время тебе не принадлежит. Звезда крайне пассивна. Актеры часто становятся режиссерами или продюсерами, чтобы избежать этого ожидания… Ожидание всегда было уделом женщин. Надо ее понять. Но я гарантирую, что через несколько дней она сможет продолжить съемки».

Хьюстон уже готов был перебить Гринсона с его клиническим отчетом, но тут посреди беседы появилась Мэрилин, подтверждая всем своим видом слова врача. Оживленная, блестящая, изящная, она кокетливо приветствовала режиссера. Затем обратилась к психоаналитику со смущенной улыбкой ребенка, пойманного врасплох: «Я понимаю, насколько мне повредили барбитураты. Но с ними покончено». Она повернулась к Хьюстону: «Мне очень неловко… Спасибо, что дал мне отпуск на эту неделю. Я хочу вернуться. Ты позволишь?» Постановщик не ответил. Молчание прервал Гринсон, заявив, что Мэрилин будет готова без барбитуратов.

Мэрилин вернулась в Рено 5 сентября. Самолет совершил посадку жаркой ночью. Слышались приветственные возгласы, аплодисменты и пение, играл оркестр. Плакаты кричали: «Добро пожаловать, Мэрилин!» Хьюстон взорвался: «Умеют же эти суки-продюсеры устраивать рекламные компании! Они скрыли передозировку всенародным ликованием…»

На следующий день с утра Мэрилин уже была на съемочной площадке. Но когда она вступила под свет софитов, то почувствовала что-то нереальное. В себе, вокруг себя.

Съемки в Неваде закончились 18 октября. В последние дни Артур Миллер все время переписывал сценарий, и когда Мэрилин сообщали об этих изменениях, она всю ночь готовила новые реплики. Кларк Гейбл сказал ей: «Я больше не могу мириться с этими изменениями сценария. Помоги мне. Нам надо от них отказаться». В начале ноября в голливудских студиях «Парамаунт» были сняты интерьерные сцены фильма. Фотограф из агентства «Магнум», пришедший снять репортаж об окончании съемок, Эрнст Хаас, описывал обстановку так: «Все, кто участвовал в фильме, выглядели неприкаянными — Мэрилин, Монти, Джон Хьюстон, — все они в какой-то мере предчувствовали катастрофу». За восемь лет до этого, в попытке биографии «Моя история», Мэрилин назвала себя «голливудской неприкаянной».

Гейбл, верный себе, говорил мало. В последний день съемок Мэрилин, услышав, как ассистент Хьюстона, Том Шоу, крикнул: «Пленка уже в коробке!», рассмеялась: «Прекрасно сказано! Только в коробке чувствуешь себя хорошо! Тесновато, но спокойно!» Все понимали, что некоторые кинозвезды напоминают звезды, которые видны на небосклоне, но на самом деле уже давно погасли. Их свет еще доходит до нас, но они мертвы. Эти актеры играли не что иное, как отражение их собственной жизни. Они словно явились на свои же похороны.

В начале декабря Мэрилин снова встретилась с Фрэнком Синатрой, который выступал в отеле «Сэндз» в Лас-Вегасе. Также там были две сестры президента Кеннеди, Пэт Лоуфорд и Джин Смит. По возвращении Монро Гринсон заметил, что она чувствует себя страшно одинокой, и сказал Марианне Крис, что «ее мучает параноидно окрашенный страх преследования». По его мнению, это реакция на людей, с которыми она встречается и которые могут только повредить ей. Он не назвал — даже по инициалам — тех, на кого намекает.