Последний рейс «Доротеи» - [13]

А после смены не выдержал, пошел к Ковнеру — раз он Антона послал на это дело, так кому же о своих сомнениях рассказать, как не ему? Так прямо с винтовкой в руках и зашел в кабинет.

— А я к вам посоветоваться пришел.

— Ну, ну, слушаю. Только ты теперь свое начальство имеешь.

— Свое я еще не узнал как следует, а вы меня послали на эту работу, мне и ответ перед вами держать, — и Антон рассказал, как он сначала чувствовал себя не у дел, дежуря в полупустом помещении и изучая давно знакомые плакаты, и о том, как сегодня он правильно поступил, отобрав у матроса спирт, и неправильно — пропустив другого с иконой.

— Икону ты правильно пропустил. А спирт тебе придется отдать — такие вещи, во всяком случае в таком количестве, мы не можем запретить проносить с собой. А вот расскажи-ка поподробнее, как эти оба случая произошли. Тут уж и Антон что- то начал подозревать: в первый и второй раз он, занятый с матросами, не проследил как следует за повозками. По инструкции он обязан был пересчитать, соответствует ли количество мест указанному в документе, не нарушена ли упаковка, но не сделал этого.

— Виноват я, товарищ начальник, ой как виноват! — Антон даже по стойке смирно встал.

— Это в чем же?

— Да ведь матросы могли со мной бузу затеять с отвлекающими целями, а я клюнул на это и повозки не проверил.

— Ну что ж, в дальнейшем умнее будешь. Да, надо подсказать, чтобы двоих дежурных назначали во время прибытия иностранных судов… Ну иди, Антон, спасибо, что зашел.

— А дружки-то мои… Ну, Серафим Майданович и Тимофей Худояш, где они?

— А они на задании. Тоже важное дело.

После ухода Чупахина Ковнер несколько минут сидел молча.

Прекрасная гавань

Древние греки назвали эту бухту Прекрасной гаванью. С точки зрения моряков она действительно прекрасная — в глубину ее, наверное, и в самые сильные штормы волнение не доходит. А сейчас пустынные берега выглядели мрачно, эту мрачность еще более подчеркивал празднично-яркий Владимирский собор, возвышающийся на холме, в центре древнего Херсонеса.

Тимофей, Сима и дед Хапич пришли в бухту ловить креветок, но цель у них была другая — проследить, не подходят ли к берегу суда с контрабандным товаром.

Они сидели на берегу и домучивали чайник кипятка, заваренного вместо чая пережаренными сухарями. Темнело. Сима подгреб в костер концы не сгоревших поленьев, и пропитанное морскими солями дерево вспыхнуло разноцветным пламенем.

— Гасить это уже надо, — сказал Чебренко.

— Через несколько минут оно само все прогорит, — заметил Сима, но послушно разбросал головешки по песку.

— Сначала я думал пойти в шлюпке всем троим, — негромко начал Хапич. — А теперь решаю — так не годится. Все привыкли, что на лов я хожу один, а если вдруг пойдем втроем — может подозрительным показаться. Будет лучше, если вы спрячетесь на берегу, вон хотя бы около карантинных казарм, а я, как всегда, буду ловить креветок. Бухта тут невелика, сами все увидите, а что я узнаю — потом расскажу. Все равно мы шхуну не сумеем задержать…

«Да мы и не имеем на это права», — подумал Тимофей.

Дед Хапич проковылял к лодке, отчалил, а ребята пошли вдоль берега. У самого уреза воды притаились за обломком скалы. Стояла первозданная тишина. Сюда, за мыс, звуки из города не доносились. И уже потом, когда они привыкли к оглушающему безмолвию, стали различать легкое бормотание воды среди гальки.

Ребята долго лежали за скалой, руки и ноги затекли, от воды потянуло холодком.

— Нет, здесь мы ничего не дождемся… — прошептал Сима.

— Тише ты!..

— Смотри…

Далеко-далеко в море мигнул несколько раз огонек, пропал, снова замигал.

Через несколько минут послышался легкий всплеск весел и из глубины бухты появился силуэт лодки. Похоже, что на ней сидело двое, но точно определить это на фоне черного берега было невозможно. Лодка двигалась к выходу в море, и гребец так тихо опускал весла в воду, что если бы друзья не ожидали этого, если бы напряженно не прислушивались, то, наверное, ничего и не заметили бы.

А потом донесся приглушенный голос:

— Ты, Хапич?

— Я…

— Как улов?

— Вроде ничего, попадается.

— Что-то давно тебя здесь не видно было. Барабулька у Константиновского равелина ловилась. А теперь не идет, вот и пришел сюда за креветкой. Это дело верное.

— Ну, ну…

И уже другой голос:

— Шел бы ты, дед, домой.

— Чего вдруг?

— Да так… Гости должны к нам прийти, а они не любят посторонних…

— Что ж, могу и домой, наловил уж порядочно…

— Как хочешь, Хапич, — снова начал первый голос, — можешь ловить, только… Никому ничего, а то сам понимаешь — у меня разговор короткий…

— Да я что… Я ничего… — и сразу же послышался всплеск воды.

И опять все стихло.

— Слушай, я поплыву, узнаю, что там, — сказал Тимофей и пополз к воде.

— Куда ты? — ухватил его за ногу Сима и горячо зашептал: — А если заметят? Вон море какое, — и он бросил небольшой камешек — вода вспыхнула, словно туда бросили уголек.

— Прослежу за ними, могут же в другое место уйти. Сима ничего возразить не смог.

Тимофей вошел в воду и тихонько поплыл, время от времени поглядывая вправо на Большую Медведицу. Когда почувствовал усталость, лег на спину и несколько минут лежал неподвижно. Потом поплыл вновь. На запад, туда, где они увидели с берега огоньки. Ему казалось, что он плывет целую вечность, стали неметь ноги… Тимофей поднял голову и прямо перед собой, на фоне усеянного звездами неба, различил темную глыбу судна. Заметил он и лодку под кормой. Тогда он вздохнул глубоко-глубоко и повис неподвижно над глубиной, чуть-чуть шевеля руками. Вокруг стояла тишина, и у Тимофея мелькнула мысль: «Уж не оглох ли?» Но вот по воде гулко донеслось: