Последний приказ Нестора Махно - [11]

— Де ты их откопал, батька? — матрос не выпускал из рук нагайку, демонстративно показывая, что в любой момент может ею воспользоваться.

— В лесу, где ж ещё… Говорил я тебе, Федосий, посты надо грамотно расставлять. Вишь, сработало. Ну давай, милок, рассказывай, какой у тебя тут интерес… — последняя фраза была адресована Задову, его собеседник безошибочно определил, кто в этой паре старший.

— Ты, что ли, Нестор будешь? — Лёва решил пойти в контратаку.

— Ну, допустим…

— К тебе идем.

— А я вас не звал. Тут таких ходоков — десяток в неделю. Кто такой? — Нестор неожиданно заорал и этот голос уже никак не напоминал фальцет слепого.

— Лев Зиньковский. Это мой брат Данил.

— Шо хотел, Лев? — матрос поигрывал уже не плетью, а маузером.

— Ты, морячок, пистолетик свой заправь на место, а то пальнешь сдуру, так и не поговорим толком. Анархисты мы. Анархисты-коммунисты. Говорят, в Гуляйполе Нестор Махно бунт поднял. Имя в анархических кругах известное, только описывали тебя иначе, уж не думал, что ты такой невысокий… — Лёва, лежащий на сеновале, демонстративно перевернулся на бок — тугой узел толстой веревки на запястье доставлял сильную боль.

— А шо пролетария в наши края занесло? Ты ж вроде из Юзовки? — спросил Махно. — Развяжи их, Федосий.

— Добрый ты, Нестор… — моряк достал из голенища нож и разрезал веревки.

— Так-то лучше разговаривать, — Даня потирал онемевшие кисти рук.

— Слышь, рыжий, ты очочки-то отдай, — Махно протянул Лёве руку.

Дальнейший разговор происходил за большим деревянным столом в чистой, аккуратной хате, что стояла рядом.

— А на шо вы этот маскарад устроили? — Лёва чистил варёное яйцо в предвкушении удовольствия — такого деликатеса они уже давно не видели, все похлебка армейская, да случайные трофеи с крестьянских дворов.

Нестор взглядом скомандовал Федосию Щусю — и матрос без лишних слов плеснул мутной жидкости из большой бутылки в маленькие граненые стаканы.

— Считай, что это военная хитрость. Свои нас в лицо знают, а чужаки пусть думают. В Киеве волнения происходят, Петлюра и Скоропадский перегрызут друг другу горло. Кто победит — мы тут не знаем, но на всякий случай коллекция мундиров имеется. Австрияки с немцами ушли, а эти ещё появляются. Так мы их на живца и берем — и гардеробчик наш пополняется. Так и живем. Где патронами разживемся, где пулеметом. Но мало, конечно, патронов, мало. Даром не палим. И ружья у хлопцев были не заряжены.

— Ага, а мы будто заметили… — Лёва с Даней искренне рассмеялись. — А ты, Нестор Иваныч, на первой же фразе прокололся.

— Та сначала брякнул, а потом смотрю — заметите или нет? Заметили.

— Голову назад не заваливай, видно же, что подглядывал на дорогу.

— Вот, говорил я тебе, Щусь! Говорил же! А ты — выше голову, выше, слепые все время вверх смотрят!

Федосий Щусь — матрос в гусарском мундире, даже несколько обиделся, что пришлые оказались правы. И вообще, не много ли им внимания? Из сарая да за стол. Обычно стреляли.

— Ну, а как же ты, Лёва, на Донбассе боролся за дело наше анархическое? — Махно хитро прищурился в ожидании ответа.

— Да как все. Пара-тройка эксов, закупили оружие, да не успели продолжить. В тринадцатом повязали нашу боевую ячейку. А после февраля понеслось. Там уж и в совет меня от доменного цеха выдвинули, и добровольцем пошел…

— За кого? — Федосий задал этот вопрос так, будто поставил капкан. Всё его ревность одолевала. Как с Нестором вместе воевать — так Федосий, а эти пришли час назад, а он их уже и на постой определил, и кормит, и поит.

— Так за красных. Анархический отряд. Гнали нас аж до самого Царицына. А там большевики обласкали — под арест кинули. Меня и почти всех остальных. Трусы, говорят. Мародеры.

— Ну, за трусость вообще расстрел положен, а ты живой, — кольнул Федосий.

— Пока в каземате сидели, командование справки навело. Действительно оказалось, что немцев раз в двадцать больше было. Простили. Но я их не простил.

— Это шо ж так? — Нестор отвлекся от квашеного помидора из бочки.

— А вот так! Есть там у них один, почти земляк наш. Ворошилов Климент. Маленький такой, но противный, зараза. Прости, Нестор…

Махно при слове «маленький» скривил такое лицо, будто получил личное оскорбление:

— Это ты, дылда здоровая, на всех свысока смотришь, потому как рост у тебя ненормальный, тебя ни в каком окопе не спрячешь. А способности от роста не зависят. Вон, училка наша говорит, Наполеон вообще самый низкий в своей армии был — и ничё… Шляпы снимали и кланялись. Так шо этот твой Климент? Шо за военный?

— Из большевиков. Но такой, что-то в нем есть не наше, не знаю… Вот отступаем, на станции полно вагонов с ранеными, он приказ даёт — на восток. А я что, братву свою брошу под штыки гансов? Они там будут лежать в бинтах и ждать смерти? Дань, дай-ка картошечки ещё…

— Ну, не по-людски, да… Так мог же и здоровых потерять. У гадёнышей тогда аэропланы были, а пара бомб на станцию — то ж милое дело, — Нестор продолжал с любопытством расспрашивать гостя. Находясь здесь, в глубинке, он не имел свежей информации о происходящем за пределами уезда, и все эти новые имена, фамилии, стиль поведения и прочие тонкости для его любопытного ума были чрезвычайно полезны.