Последний полёт - [2]

– Даю возрастание мощности два процента в минуту, – доложил Быков.

– Согласен, курсант!

Постепенное увеличение перегрузки Клиновой перенёс легче, чем тот двадцатипятипроцентный скачок. Наконец, двигатель набрал сто процентов своей мощности. Корабль подготовки курсантов КПК-8 достиг пятой космической скорости, необходимой для выхода в надпространство.

– Скорость выхода достигнута, инструктор, – как будто издалека услышал Клиновой доклад курсанта, – разрешите выход.

– Выход в надпространство разрешаю.

Быков не услышал в голосе Клинового привычной уверенности. Сейчас это был тихий голос уставшего старого человека. Он нажал тяжелой от перегрузки рукой крупную синюю кнопку с надписью «Выход», установленную на подлокотнике кресла. Почувствовалась сильная вибрация, которая отозвалась в каждом позвонке, суставе, клетке тела и без того угнетённого перегрузкой.

Стрелки приборов на пульте беспорядочно заметались, световые индикаторы погасли. Внезапно вибрации прекратились, стало легко и спокойно. Все приборы, регистрирующие параметры трёхмерного пространства за бортом корабля показывали «ноль». Светился только индикатор надпространства мягким розовым светом.

– Есть выход в надпространство, – доложил Быков.

– Вас понял курсант, – ответил инструктор тем же уставным тоном.

Он встал с кресла, моментально убравшее свои захваты.

– За точную ориентацию корабля ставлю вам «отлично», – и добавил брюзгливо, – за фамильярность при служебном общении получите выговор.

– Виноват, товарищ инструктор, – бодро принял порицание курсант и засиял своей белозубой улыбкой до ушей, – исправлюсь.

– Пойдём, Андрюша, на камбуз, чайку попьём, – продолжил наставник уже будничным, не уставным тоном, – да и отдохнуть не мешало бы.

2.

«Странный сегодня старик, – думал Быков, – переживает, что увольняют его. Пока чай пили, ни слова не проронил, да и глаза какие-то отсутствующие, ни разу не видел его таким».

Клиновой заперся в своей каюте, а Быкову только и оставалось, что сидеть в рубке, и, следуя инструкции следить за показаниями приборов.

Группа приборов двигателя и систем корабля показывала, что всё в порядке. Иначе быть не могло – каждая система имеет тройной запас надёжности и дублирующую систему. Так что вероятность выхода из строя ничтожно мала. А там, в левой части пульта, беспросветный мрак – стрелки на «нулях», индикаторы погасли, обзорный экран пуст. За бортом ни радиации, ни полей, ни видимых объектов. Светится только маленький розовый квадратик – индикатор надпространства – до смешного примитивный прибор. Однако до сих пор лучшие умы человечества не знают, какая сила заставляет его работать.

«Парадокс, – подумал Быков, прибор построили, а почему он работает, никто не знает. Но пользуемся им уже давно».

Вспомнились лекции профессора Храповникова. Интересный такой старикашка – за сотню лет ему уже, но всё ещё живчик. Выступал с лекциями и в их школе космопилотов. Это он, будучи молодым и настырным стал главным создателем теории надпространства. Были ещё соавторы Борисова и Лиенг.

Теория странная и мало кому понятная. Впрочем, Теорию Относительности Эйнштейна тоже мало кто реально понимает. Курсанты иронично посмеивались: «А сам-то дедуля понимает свою теорию? Из которого пальца он её высосал?». Но, как бы то ни было, двигатель, созданный этой троицей чудаков (или пока ещё не понятых гениев?) работал и перебрасывал космические корабли землян по всей нашей галактике и даже в соседние.

Храповников говорил на лекциях, что нет ничего странного в том, что ещё не понят механизм взаимодействия ХБЛ-двигателя и надпространства, а двигатель построен и функционирует. Ведь в двадцатом веке были созданы множество электрических приборов и машин, хотя тогда никто толком не знал механизма взаимодействия электрических зарядов. Знали факт, что заряды притягиваются или отталкиваются. Могли точно измерять силу притяжения или отталкивания. Но, почему они взаимодействуют, могли только догадываться. Однако это не помешало создавать мощнейшие электростанции и точнейшие приборы. Почему взаимодействуют заряды, поняли потом, когда электрическая индустрия была уже создана.

Точно так же обстоит дело и с надпространством. Люди научились выходить в него, регистрировать факт присутствия корабля в надпространстве. Точно наводя корабль на цель перебрасывать сквозь него грузы, экспедиции, пассажиров, достигая отдалённых уголков Вселенной. Но физической сути его ещё не понимают.

– Разве понимали наши предки мореплаватели, что молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного кислорода? Да они и о молекулах понятия не имели. Однако открыли все материки планеты, используя водный транспорт, – вещал профессор Храповников. – Также и вы, молодое поколение землян (или ваши внуки), используя ХБЛ-двигатели, исследуя Вселенную, поймёте сущность надпространства. Мы дали вам двигатель! Вперёд, дерзайте! – патетически заканчивал он свои лекции.

Согласно теории Храповникова-Борисовой-Лиенга (ХБЛ-теория), если бы некий Наблюдатель смотрел бы из надпространства на наш трёхмерный мир, он увидел бы нечто похожее на огромный лист бумаги с толщиной, стремящейся к нулю. Причём не известно, какое из трёх измерений сжимается в «нуль». Этот бумажный лист сложен во много слоёв и самым варварским образом смят в комок и кое-где надорван. Если бы он, тот Наблюдатель, вырезал бы из этого комка небольшой фрагмент, то увидел бы поверхность с чрезвычайно сложным рельефом. Которое из трёх измерений нашего пространства стремится к нулю относительно надпространства, он смог бы определить, проведя в надпространстве четыре оси координат (а не три, как в нашем пространстве!), и, рассматривая каждый отдельно взятый фрагмент относительно этих осей. Он пришёл бы к выводу, что это можно определить точно только для бесконечно малого фрагмента. Рассматривая всё большие и большие фрагменты, он увидел бы, что точность измерения всё уменьшается, ввиду усложнения рельефа фрагментов.