Последний подарок Потемкина - [26]

– Броненосец – корабль такой военный – вашим именем назван. Фильм про него очень известный – «Броненосец “Потёмкин”», лестница в Одессе, – затараторил Сенька, стараясь не смотреть на Светлейшего, ибо это было мучительно.

Нахохлившись, как огромный голубь, Григорий Александрович, беззвучно шевеля обычно надменными, а теперь обмякшими губами, ловил каждое слово сидящего в пенной воде подростка, словно тот был оракул, пророчащий бессмертие…

Он, сиятельный князь Тавриды, одним движением царственной длани решавший судьбы стран и народов, даривший милость и посылавший на смерть! Перекроивший карту мира, ну, Российского мира так уж точно. Он, как милости, нынче жаждал слов, давших бы ему надежду, ну хотя бы намек на место в памяти своего народа… Сеньке стало совсем плохо. Он с ужасом осознал, что действительно почти ничего не знает про этого человека. Не учили ведь, мать их! Как будто и не было такого… И, в смятении, он бормотал всё подряд:

– Ещё на памятнике вы…

Светлейший встрепенулся.

– Это императрице памятник, Екатерине, а вы внизу, у ее ног сидите.

Лицо Светлейшего немного разгладилось:

– Императрица и я на одном памятнике? Где же?

– В Катькином… в Екатерининском садике, на Невском, недалеко от Дворца пионеров.

– От чьего дворца? – переспросил Потёмкин, напряженно вытягивая шею.

– Ну, вам, я думаю, он известен как Аничков, – нашелся Сенька, серьезно знавший архитектуру родного города.

– Так это ж бывший мой дворец! – По-детски улыбнулся Потёмкин, Матушкин подарок. Растрелли строил. Великолепная, конечно же, была работа, но на мой вкус слишком уж много там барокко. Всё ведь хорошо в меру. Все-таки Северная столица. Не Неаполь. Так я его немного обустроил по своему вкусу. Старов, зодчий, здорово мне помог. Старов, Иван Егорович, архитектор от бога. Он ведь мне и Таврический дворец построил. А Аничков просто переделал слегка. Лепнину убрали, вазоны… Третий этаж надстроили. На мой взгляд, дворец стал построже, поторжественнее, что ли… Хороший стал дворец, величественный, как и подобает… Я его потом купцу Шемякину продал, не поверишь, но деньги позарез нужны были… а жаль, хороший был дворец… – Печальная, немного детская, улыбка медленно растаяла на его опять оживших губах… – Ну, говори же дальше, не томи, мы с матушкой-императрицей на одном памятнике, я у ее царственных ног… Дальше что?

– Да, на одном… Там ещё другие есть… Суворов, Державин, я всех не помню – виновато промямлил Сенька, видя, как опять тускнеет лицо Светлейшего. И тут, как утопающий, хватающийся за соломинку, с надеждой добавил: – Вы знаете, Григорий Александрович, я ещё про вас в книге читал. Повесть одну. Называется «Ночь перед Рождеством». Там персонаж есть – кузнец один. Он, чтобы достать своей невесте туфли, как у императрицы, попадает в Зимний Дворец вместе с запорожцами, и там встречает вас с Екатериной Второй… Ну, и спрашивает запорожцев, когда вас увидал: «Это царь?» Ну, это про Вас… Ну, а те ему в ответ, – и тут Сенька набрал воздуха для значительности и произнес низким, важным голосом: «Куда тебе царь! Это сам Потёмкин…»

Светлейший выпрямился во весь свой внушительный рост. Лицо его пылало. Медленно и гордо выговаривая слова, он произнес:

– И это память благодарных потомков? Мне, давшему России Черное море, Новороссию, Крым!.. Корабль, лестница и напоенная жалкой потугой на сарказм фраза какого-то писаки…

– Это очень известный писатель, Григорий Александрович, Гоголь его зовут. Известный украинский писатель.

Потёмкин посмотрел на него мертвенным взором и сказал очень медленно и устало:

– Нет такой страны Украина, отрок, и не было никогда. Соответственно, и писателя быть не может…

– Как не было? – искренне удивился Сенька, – это ведь одна из советских республик…

– Киевская Русь Святая была, Речь Посполитая, да, Княжество Литовское от Черного до Балтийского морей было, Ханство Крымское было. Степи бескрайние, ногайские, половецкие да печенежские с курганами скифскими – были! Только там сейчас Новороссия садом прекрасным цветет! Там мои города теперь стоят! Жизнью наполняющиеся с каждым днем города будущего: Херсон, Николаев да Екатеринослав, вот этими руками сотворенные!

И, протянув к Сеньке свои огромные руки, перекроившие кусок мира, со значением сказал:

– Не знаю я никакой такой Украины. Есть лишь Малороссия, да мною созданный прекрасный новый край! Мною! Новороссия зовется! И теперь всё это – куски великой державы Российской от Балтийского моря до Черного, что покруче, чем Речь Посполитая когда-то стояла, ныне стоит…

На самом деле, читатель, отношение Светлейшего к Украине было намного сложнее… Он прекрасно знал и язык, и культуру, и историю этого, далеко небезразличного его сердцу куска земли, столь несчастливо для народа его зажатого между грозными и алчными соседями на перепутье главных евразийских трасс и маршрутов. И в глубине души даже нежно любил и жалел «ридну нэньку Украину». Но геополитика, читатель, – штука сложная, иногда страшная. А светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический был в первую очередь геополитиком! Геополитиком до мозга костей…