Последний остров - [80]
Они прошли песчаной тропой вдоль русла новой воды метров двести и повернули обратно. У истока над берегом озера присели на камни. Мишка разжег небольшой костерок.
— Вона, дело-то какое, Михаил Иванович. Что будем делать, а? — весело озадачился Тунгусов. Но ответа не ждал, просто рассуждал: — По масштабам местного значения получается событие особой важности. Происшествие, можно сказать, чрезвычайное. Все, что появляется на земле впервые, шибко интересно и любопытно: зачем? Ни в жизнь не разгадаешь до конца, например, рождение дерева или птицы. Вот ты, когда-то родился, произрастаешь, человеком становишься. Тоже происшествие. Токо еще не известно, какого масштаба, семейного там, колхозного, нашего озерного края или даже всей России-матушки. Это мы еще посмотрим. Так? Тут же вот налицо факт. Случилось что-то на земле, и на тебе, пожалуйста, получай, человек, речушку малую… Ишь ты, буркатит себе и горюшка ей мало. Речка! Хм, лешак ее забодай. Речка, самая настоящая. И далеко она поспела убежать?
— За бором по лугу обогнула хутор Кудряшовский, подошла было снова к Полдневому, но там ведь увалы, она весенними логами направилась к Золотову. В него и нырнула.
— Золотово сохнет. Сплошные камыши. Уж и коровы-то пить в нем не могут. Тина одна. Так, пожалуй, за зиму-то обновится Золотово, а?
— Ну. Теперь снова берега полнехоньки станут.
— А потом? Вспять-то не двинет?
— Да ты чо, дядя Парфен? По ту сторону вон какая низина, по Воробьевской дороге вечно грязюка непролазная. Ключей и ключиков там прорва. Туда речка побежит, больше ей деваться некуда, а потом до самого Тобола.
— Ага. Значит, прямо на полдень путь держит.
— Во! Из Полдневого на полдень. Давай и назовем ее Полуденкой, а? Речка Полуденка.
— Ну дак чо, ты первый нашел ее, ты и называй. Токо сообщи соседнему леснику-то, чтобы весной встречал ее. Так, мол, и так: возле нашей деревни Нечаевки родилась новая речка, имя ей дадено Полуденка. А он дальше по курсу сообщит. Так и зачнет свою жизнь наша Полуденка. Ишь как буркатит-то. Зима на носу, а ей хоть бы хны. Живучая, видать, речушка будет. Ты, Михалко, здесь под соснами лавочку по весне приспособь. Задушевное место получится. Посидит человек у начала речки и, может быть, над всей своей жизнью задумается, а?
— Дело говоришь.
— А то бежим, бежим, аж спотыкаемся, и задуматься недосуг. А иногда надо задумываться… — Парфен прищурился на огонь: «Вот что значит лесной человек, вмиг теплинку сварганил. Мне и в голову не пришло костерок зажечь. А ведь приятно — и обогреться можно, и отдохнуть от дневной беготни». — Ты вот часто ли над жизнью задумываешься, Михаил Иванович?
— Я о твоей жизни сейчас задумался.
— Вот те раз! Я ему про Фому, а он про Ерему.
— Ты же сам говорил, что по Красной площади правофланговым шел и смотрел вперед.
— Было дело. Даже Мавзолея не сумел разглядеть. Да и поземка, кажись, была.
— Вот! А теперь ты кто?
— Теперь-то? Теперь — беда прямо. Отстраненный от боевых действий как инвалид и почти калека… — Парфен потер ладонью скулу и хмыкнул. — Горластыми бабешками теперь командую. Значит, полный конфуз получается.
— Ну нет же! Нет! — начал горячиться Мишка. — Ты и теперь с правого фланга идешь. А по тебе весь колхоз марширует. Понял? И ты больше всех у нас за деревню, за колхоз и за нечаевских людей отвечаешь.
— Вон ты куда. Стало быть, с положительной стороны обо мне задумался?
— Нет. С отрицательной.
— С тобой, парень, не соскучишься… Ладно. Сам разговор затеял, давай разберемся. Так. Чем же я тебе не угодил?
— Вот скажи, сколько тебе лет?
— О-о… Много уже.
— «Много»… Ты чо, старше моего бати?
— Нет.
— А он у меня вон какой молодец. Понял?
— Ничего я, Михалко, не понял. Ты куда гнешь-то?
— Так ты же годами между мной и моим батей. Так?
— Выходит, так.
— Тогда почему не женишься?
— Здорово ночевали! — Парфен нахмурился, но не очень сердито. Посмотрел с интересом на Мишку и опустил тяжелую руку на его плечо. — Тут стратегия, друг мой Михаил Иванович. Не бог весть какая, но стратегия, моя собственная. Вот ты еще совсем молоденький юноша. А если без обиды, то и вовсе сопля зеленая. Но… Но у тебя уже стержень в жизни определился, и ты с полным понятием ведешь самостоятельную, как вовсе у взрослого мужика, жизнь. Поясню. О работе в лесу ты печешься не за страх, а за совесть и живота своего ради общества не жалеешь. К примеру, случай с браконьерами взять. Хоть и в тылу, а ты уже порохом и свинцом отмечен. Крепко линию свою гнешь. Свою линию жизни. Я часто на тебя посматриваю как на правофлангового. Чуешь? Вот и весь мой тебе сказ. И вся моя стратегия.
— Ты не хитри, дядя Парфен. И не сваливай с больной головы на здоровую. О тебе ж говорю я, что тебе жениться надо. Понял? При чем здесь твоя стратегия и моя линия жизни?
— Да ты хоть видел меня в бане-то?
— Не… Говорят мужики, что на тебе места живого нет.
— Пустое балаболят. Тело, оно завсегда живое, пока человек в работе и заботах. Ну да ладно. Може, какая переярочка и свыкнется с моим изуродованным организмом, с лица воду не пить. Да сам-то я кто? Кто я такой есть на земле, если тебя в пример себе ставлю? Вот где корень. На трех войнах побывал. И все по команде. Ложись! Встать! Вперед! В атаку! Но это там, где много нас было. А здесь? И здесь та же карусель. Парфен туда, Парфен сюда! Парфен, коров за сиську дергай! Парфен, сирот не обижай! Парфен, к черту на рога лезь, а хлебозаготовку в срок! Только тычки да зуботычины. Вот! Потому время лихое. И я пока не Тунгусов Парфен Данилович, а просто солдат Тунгусов. Но погодь, распрямлюсь да смогу повести за собой ну вот хотя бы тебя, тогда я снова себя человеком почувствую. На полную меру. Тихо, не перебивай. Я, может быть, первый раз в жизни столько много слов в один раз насобирал. Еще чуток послушай. Ты думаешь, я совсем пень бесчувственный? Ну-ну! Я к примеру. Глянется мне одна, да уж больно хороша, аж жуть берет. Однако не могу я сейчас себе позволить даже глядеть в ее сторону. Кругом беда, война на полземли расхлестнулась, у нас в деревне сплошные вдовы и сироты по домам, а я вдруг гулеванье затею? Как на меня бабешки и старики посмотрят? Ладно, сказать, может быть, и не скажут, народ у нас добрый. Но ведь у каждого сердце кровью обольется. Там мужики нечаевские насмерть бьются, которые и вовсе погибли, а тут председатель Тунгусов разлюли-малину себе устраивает. Или не так я говорю?
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.
Пьер Алексис Понсон дю Террайль, виконт (1829–1871) — один из самых знаменитых французских писателей второй половины XIX века; автор сенсационных романов, которые выпускались невиданными для тех лет тиражами и были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Наибольшую известность Понсону дю Террайлю принес цикл приключенческих романов о Рокамболе — человеке вне закона, члене преступного тайного общества, возникшего в парижском высшем свете. Оба романа, представленные в данном томе, относятся к другой его серии — «Молодость Генриха IV», на долю которой также выпал немалый успех.
Василий Федорович Потапов (годы жизни не установлены) – русский беллетрист II-й половины XIX века; довольно плодовитый литератор (выпущено не менее ста изданий его книг), работавший во многих жанрах. Известен как драматург (пьесы «Наполеон в окрестностях Смоленска», «Чудеса в решете»), сказочник («Мужичок с ноготок, борода с локоток», «Рассказы Фомы-старичка про Ивана Дурачка», «Алеша Попович», «Волшебная сказка о гуслях-самогудах» и др.), поэт (многие из названных произведений написаны в стихах). Наибольшую популярность принесли Потапову его исторические произведения, такие как «Раскольники», «Еретик», «Черный бор, или таинственная хижина» и другие. В данном томе публикуются повести, рассказывающие о женщинах, сыгравших определенную роль в истории русского государства.
Серия: "Стрела" Во время строительных работ в Керчи в подполе разрушенного дома находят золотую вазу с изображениями из скифского быта и ряд других предметов. Как они туда попали, из какого кургана их добыли, кто были люди, их спрятавшие, - археологи или злоумышленники? Над решением этих и многих других вопросов, связанных с находкой, работает группа археологов. Разгадывая одну загадку за другой, они находят следы тех, кто добрался до сокровищ, а затем находят и самый курган. Находки помогают ученым сделать серьезный вклад в историю скифских племен.
Ее королевское Высочество принцесса Кентская, член Британской королевской семьи – не только высокопоставленная особа, но и талантливый исследователь и рассказчик. Она по крупицам собирает и восстанавливает историю своего рода, уходящего корнями в седое средневековье. «Ртуть» – третий том Анжуйской трилогии, действие которого разворачивается во Франции в XV веке. История жизни знаменитого Буржского купца Жака Кера поистине удивительная. Его смело можно назвать самым успешным предпринимателем в истории средневековой Европы и родоначальником капитализма.
Сибирь издавна манила русских людей не только зверем, рыбой и золотыми россыпями. Тысячи обездоленных людей бежали за Уральский Камень, спасаясь от непосильной боярской кабалы. В 1619 году возник первый русский острог на Енисее, а уже в середине XVII века утлые кочи отважных русских мореходов бороздили просторы Тихого океана. В течение нескольких десятков лет спокойствию русского Приамурья никто не угрожал. Но затем с юга появился опасный враг — маньчжуры. Они завоевали большую часть Китая и Монголию, а затем устремили свой взор на север, туда, где на берегах Амура находились первые русские дальневосточные остроги.
На Собольем озере, расположенном под Оскольчатыми хребтами, живут среди тайги три семьи. Их основное занятие – добыча пушного зверя и рыболовство. Промысел связан с непредсказуемыми опасностями. Доказательством тому служит бесследное исчезновение Ивана Макарова. Дело мужа продолжает его жена Вера по прозванию соболятница. Волею случая на макарьевскую заимку попадает молодая женщина Ирина. Защищая свою честь, она убивает сына «хозяина города», а случайно оказавшийся поблизости охотник Анатолий Давыдов помогает ей скрыться в тайге. Как сложится жизнь Ирины, настигнет ли ее кара «городских братков», ответит ли Анатолий на ее чувства и будет ли раскрыта тайна исчезновения Ивана Макарова? Об этом и о многом другом читатели узнают из книги.
На рубеже XIX и XX веков на краю земель Российской империи, в глухой тайге, притаилась неизвестная служилым чинам, не указанная в казенных бумагах, никому неведомая деревня. Жили здесь люди, сами себе хозяева, без податей, без урядника и без всякой власти. Кто же они: лихие разбойники или беглые каторжники, невольники или искатели свободы? Что заставило их скрываться в глухомани, счастье или горе людское? И захотят ли они променять свою вольницу на опеку губернского чиновника и его помощников?
Отец убивает собственного сына. Так разрешается их многолетняя кровная распря. А вчерашняя барышня-хохотушка становится истовой сектанткой, бестрепетно сжигающей заживо десятки людей. Смертельные враги, затаившись, ждут своего часа… В небольшом сибирском селе Зеленый Дол в тугой неразрывный узел сплелись судьбы разных людей, умеющих безоглядно любить и жестоко ненавидеть.