Последний остров - [75]
— Ну, коль непонятно говорю, ступай себе да подумай одна. А мне не мешай. Я ишо посижу здесь… — он вдруг забеспокоился, даже махнул ей рукой, чтобы шла в деревню, ведь на работу пора.
— Яков Макарович, я не хочу быть… деревцем у дороги, не хочу…
— Помолчи, Катерина! — громким шепотом приказал старик и повел рукою, как бы заставляя замолчать все, что могло сейчас нарушить тишину.
На востоке вроде бы взвоссияло — это первые лучи еще невидимого за горизонтом солнца высветлили многоэтажное наслоение жиденькой облачности, а ближние к земле облака подернулись серо-красными полосами, преломились где-то в непознанной вышине, упали вниз, прошивая надозерный туман, и темная вода под ним, как старое кухонное зеркало перед жарко полыхающей русской печью, заиграло багровыми всполохами, словно кто-то огромным огнивом высекал из податного камня снопы цветастых сыпучих искр, и они, проникая в темную глубину озера, гасли, чтобы тут же вспыхнуть молчаливыми кошмарными взрывами, обнажая все цвета облаков, воды, земли и мгновенно подавляя все это двумя сильными цветами — черным и красным.
Беззвучная цветовая канонада над Сон-озером продолжалась не более минуты, но Яков Макарович, казалось, успел за это время еще больше постареть и опасть лицом, как после тяжелой болезни. Катерина была просто ошеломлена и сбита с толку таинством игры света, а Сыромятин все это представил как письмо с поля огромного сражения…
Может, так оно и было, ведь старикам и детям видится в жизни земли то, что совершенно непонятно и недоступно прочим занятым людям.
Осень прилетела на крыльях листопада. Забрав с собой лето, солнце оставило память о себе в пожухлой траве, в укрывших землю листьях, в семенах и плодах, которым наказано хранить до весны зачатки будущей зеленой жизни. Фонтаны красок даже в хмурые дни горели переливами всецветья. Когда ветер пробегал по остывающим еланкам, то встревоженные опаловые листья превращались во вспорхнувшую стайку разноперых птах, улетающих на зиму в жаркие страны.
И все же в эту буйную фантазию неотступно вплеталась грусть чего-то, кроме лета уходящего. Печаль угадывалась сразу, как слышится в летнем благоухании запах полыни.
Последние дни чувство затаенной тревоги не покидало Мишку Разгонова. Он был неразговорчив и более обыкновенного задумчив. Друзья считали, что сумеречность его настроения осталась от стычки с браконьерами, вон ведь как изуродовали парню лицо: будто оспой отмечено, щеки и лоб в ямках да бугорках величиною с конопляные семечки. Но лишь одна Катерина знала причину сыновних тревог — за все лето они так и не дождались отцовского письма. И почтальонка Анисья Князева какая-то чудная стала, совсем забыла дорогу в крайний околоток Нечаевки, а при встрече с Катериной или Мишкой потерянно улыбалась, отводила глаза и даже забывала иногда поздороваться.
Рано потянулись из таежных и северных окраин журавли. Привычную озерную жизнь поломали встревоженные кочевья мелкой перелетной птицы. А по ночам шли над островами и тоскливо перекликались невидимые клинья казары.
На месте старой гари Мишка с друзьями-помощниками закладывал «детский сад» для будущих взрослых деревьев.
К полудню над будущим питомником собрались и обложно зависли растрепанные серые тучи. Рокот «Фордзона» тяжело ударялся в низкие облака и, глухо дробясь, сваливался обратно к встревоженным деревьям.
На черной обгорелой сосне, на самой ее обломленной верхушке сидел большой старый грач и время от времени, вытягивая вперед тяжеловатый клюв, кидал в пространство крик из двух звуков: «КР», потом склонял голову набок и будто удивлялся, почему это его совсем не слышно.
За трактором тянулась жирная полоса вскрытой лесной целины. Следом шла с берестяным туесом Аленка и кидала семена в мягкую землю.
Последний пнище, казалось, решил стоять насмерть.
Мишка с Егоркой, вымазанные как трубочисты, в саже и пыли, тоже решили не отступать.
Вот подрублены боковые корни. Цепь петлей охватывает пень. Ребята грудью наваливаются на длинный конец лаги, разворачивая пень по оси.
— Раз-два, взяли, — стонет Егорка.
Но стонет с удовольствием. Нравится ему вот так показывать свою пробуждающуюся силушку и пьянеть от радостного ощущения, что ты взрослеешь, несмотря ни на какие беды, крепнешь телом, хоть сердце и колотится в груди, как пойманный врасплох воробьишка.
— Е-еще, разом! — подхватывает Мишка.
Всхлипывая и утробно вздыхая, пень поворачивается и нехотя обнажает суглинистое нутро, пронизанное будто плетенкой из светлых нитей. Егорка изловчается и подрубает самый главный, стержневой корень. Пень будто подпрыгивает. Неуклюжий, похожий на поверженного спрута с торчащими обрубками щупалец-корней, он выдворяется на межу к таким же полуобгорелым собратьям.
— Хороши пни. Надо будет вывезти на дрова, — по-хозяйски определяет Егорка. — Мать наказывала у тебя спросить.
— Берите лошадь да возите, если Тунгусов на тягло расщедрится. Прям беда с этим Тунгусовым, каждую лощадь как Божью Матерь отдает.
— Ничего, мамка его уговорит. Она у меня бойкая.
— Тогда и сушняку заодно воза два на последней вырубке можно насобирать. Все равно ведь сожгем, если не этой осенью, то весной обязательно. Захламлять лес совсем ни к чему.
Константин Петрович Масальский (1802–1861) – популярный русский писатель середины XIX века. В 1821 году окончил дворянский пансион при Петербургском университете; служил в министерствах внутренних и иностранных дел. Напечатал в журналах и выпустил отдельно множество романов, повестей и пьес, главным образом исторических. Кроме того, он написал несколько исторических работ, а также впервые перевел с подлинника «Дон Кихота» Сервантеса. Масальский не обладал крупным литературным дарованием, но живость и внешняя занимательность его произведений, в которых часто присутствует почти детективная интрига, создали им успех в 30–40-х годах XIX века.В данный том включены три исторических произведения Масальского.
Пьер Амброзио Курти (годы жизни не установлены) – итальянский писатель, мастер исторического повествования, засвидетельствовавший своими произведениями глубокое знание древней римской жизни.В романе «Под развалинами Помпеи», окончание которого публикуется во втором томе данного издания, живой кистью художника нарисована картина римского общества в самый интересный и поучительный с исторической точки зрения период римской истории – в эпоху «божественного» императора Августа. На страницах романа предстанут перед читателем Цицерон, Гораций, Тибулл, Проперций, Федр, Овидий и другие классики Древнего Рима, а также императоры Август, Тиверий, Калигула, Клавдий и Нерон.
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.
Пьер Алексис Понсон дю Террайль, виконт (1829–1871) — один из самых знаменитых французских писателей второй половины XIX века; автор сенсационных романов, которые выпускались невиданными для тех лет тиражами и были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Наибольшую известность Понсону дю Террайлю принес цикл приключенческих романов о Рокамболе — человеке вне закона, члене преступного тайного общества, возникшего в парижском высшем свете. Оба романа, представленные в данном томе, относятся к другой его серии — «Молодость Генриха IV», на долю которой также выпал немалый успех.
Василий Федорович Потапов (годы жизни не установлены) – русский беллетрист II-й половины XIX века; довольно плодовитый литератор (выпущено не менее ста изданий его книг), работавший во многих жанрах. Известен как драматург (пьесы «Наполеон в окрестностях Смоленска», «Чудеса в решете»), сказочник («Мужичок с ноготок, борода с локоток», «Рассказы Фомы-старичка про Ивана Дурачка», «Алеша Попович», «Волшебная сказка о гуслях-самогудах» и др.), поэт (многие из названных произведений написаны в стихах). Наибольшую популярность принесли Потапову его исторические произведения, такие как «Раскольники», «Еретик», «Черный бор, или таинственная хижина» и другие. В данном томе публикуются повести, рассказывающие о женщинах, сыгравших определенную роль в истории русского государства.
Серия: "Стрела" Во время строительных работ в Керчи в подполе разрушенного дома находят золотую вазу с изображениями из скифского быта и ряд других предметов. Как они туда попали, из какого кургана их добыли, кто были люди, их спрятавшие, - археологи или злоумышленники? Над решением этих и многих других вопросов, связанных с находкой, работает группа археологов. Разгадывая одну загадку за другой, они находят следы тех, кто добрался до сокровищ, а затем находят и самый курган. Находки помогают ученым сделать серьезный вклад в историю скифских племен.
Сибирь издавна манила русских людей не только зверем, рыбой и золотыми россыпями. Тысячи обездоленных людей бежали за Уральский Камень, спасаясь от непосильной боярской кабалы. В 1619 году возник первый русский острог на Енисее, а уже в середине XVII века утлые кочи отважных русских мореходов бороздили просторы Тихого океана. В течение нескольких десятков лет спокойствию русского Приамурья никто не угрожал. Но затем с юга появился опасный враг — маньчжуры. Они завоевали большую часть Китая и Монголию, а затем устремили свой взор на север, туда, где на берегах Амура находились первые русские дальневосточные остроги.
На Собольем озере, расположенном под Оскольчатыми хребтами, живут среди тайги три семьи. Их основное занятие – добыча пушного зверя и рыболовство. Промысел связан с непредсказуемыми опасностями. Доказательством тому служит бесследное исчезновение Ивана Макарова. Дело мужа продолжает его жена Вера по прозванию соболятница. Волею случая на макарьевскую заимку попадает молодая женщина Ирина. Защищая свою честь, она убивает сына «хозяина города», а случайно оказавшийся поблизости охотник Анатолий Давыдов помогает ей скрыться в тайге. Как сложится жизнь Ирины, настигнет ли ее кара «городских братков», ответит ли Анатолий на ее чувства и будет ли раскрыта тайна исчезновения Ивана Макарова? Об этом и о многом другом читатели узнают из книги.
На рубеже XIX и XX веков на краю земель Российской империи, в глухой тайге, притаилась неизвестная служилым чинам, не указанная в казенных бумагах, никому неведомая деревня. Жили здесь люди, сами себе хозяева, без податей, без урядника и без всякой власти. Кто же они: лихие разбойники или беглые каторжники, невольники или искатели свободы? Что заставило их скрываться в глухомани, счастье или горе людское? И захотят ли они променять свою вольницу на опеку губернского чиновника и его помощников?
Отец убивает собственного сына. Так разрешается их многолетняя кровная распря. А вчерашняя барышня-хохотушка становится истовой сектанткой, бестрепетно сжигающей заживо десятки людей. Смертельные враги, затаившись, ждут своего часа… В небольшом сибирском селе Зеленый Дол в тугой неразрывный узел сплелись судьбы разных людей, умеющих безоглядно любить и жестоко ненавидеть.