Последний остров - [71]
— Куда от вас денешься… Заодно уж… Потом и я до вас доберусь… Самих на костре поджарю. А Юльке голову оторву…
— Давно пора, — засмеялась Юлька.
— Ладно, — старуха опять посерьезнела. — Аленка, садись по-турецки.
— Как?
— Ноги калачиком. Голову его коленками зажимать будешь. А руки завернешь себе за спину. Юлька, садись ему вершной на ноги. Удержишь?
— Хм…
— Тогда поехали. Держите покрепче…
Сухими и цепкими пальцами бабка обжимала распаренный до белизны и размякший нарыв, будто клещами вырывала корень за корнем.
Мишка дергался, мычал, пытался сбросить с ног Юльку, ругался, обещал девчонкам и старухе кару небесную, но Юлька лишь пыхтела да кряхтела, прижимая Мишку к половицам. Сыромятиха почему-то не сердилась на Мишкину ругань, а только поддакивала и после каждого «так их!» с каким-то мстительным удовольствием выдавливала сукровицу из очередного чирья. А вот Аленка не выдержала, когда Мишка уперся головой ей в живот, а руками сдавил ее худенькие бедра.
— Миша… — заплакала она. — Ты меня… переломишь…
— И-то… — Сыромятиха разжала Мишкины руки, встряхнула его за плечи и усадила. — Ну?
— Чего… ну? — его глаза начали принимать осмысленное выражение.
— Неужто больно было?
— Больно, — признался он. — Если б один или два… А то их штук сорок, поди…
— Ну, это еще цветочки. Счас ягодки начнутся.
— Каки ягодки? С ума спятила, ведьма? Я те счас шайку на голову…
— Ну-ну, поговори… И посмотри на себя. Ты ж в кровищи весь: на брюхе-то раны после болота еще не затянулись путем, и нарывы тверды по краям…
— Не слепой…
— Вот. Все дохлое мясо отпарить надо, кипяточком смыть…
— Я не сдюжу… Точно копыта отброшу.
— Сдюжишь, коль жить охота. Охота жить-то?
— Надо…
— Тогда марш на полок.
Мишка распаренной макарониной втянул себя на полок.
Сыромятиха окунула в воду сразу два веника и встряхнула ими над каменкой — резко и сухо запахло полынью, но не степной или полевой, а которая растет на безродной и солончаковой земле вокруг Сон-озера. Эту низкорослую и жесткую полынку называют богородской травкой, ее применяют вместо ладана, она заменяет серебро при очистке воды, а еще ей раны врачуют.
Сухо скрипнул бабкин голос:
— Девахи…
— Бабуш, я больше не могу, — взмолилась Юлька. — И Аленка чуть живая…
— Язви вас, вертихвостки… Да ладно уж, теперь сама управлюсь, — она плеснула на каменку ковш воды, и девчонок как ветром выдуло в предбанник.
… Они сидели на скособоченной лавке в сумеречной прохладе, кое-как прикрывшись короткими льняными простынками, и прислушивались к баталии за толстой дверью.
— Она что, правда его кипятком шпарит? — спрашивала у Юльки Аленка.
— Да нет, вольный жар напускает. Но венички ее… покрепче крутого кипятка. Когда Парфен Тунгусов с войны вернулся, все думали — помрет. А бабушка его вылечила.
— Тоже так?
— Ну. Только его и двое мужиков — Тимоня с Лапухиным — удержать под этими веничками не смогли, дверь в нашей бане так и вынес.
— Тише, он, кажется, плачет…
— Конечно, он же не Тунгусов…
Сначала Мишка вскрикивал, охал, спорил с бабкой, даже завывал по-волчьи, а потом, наверное, начал отчаянно отбиваться, так как лицо Юльки расплылось в довольнешенькой улыбке, а перепуганная Аленка зажала уши ладонями.
Потом в бане что-то загремело, дверь с хрипом отскочила, в предбанник ласточкой вылетела старуха Сыромятиха и растянулась в ногах у девчонок. Они вскрикнули от неожиданности, но тут же взвизгнули, увидев в проеме дверей окутанного паром окровавленного Мишку. Уставившись на дотлевающие головешками привидения, он прохрипел, едва разжимая запекшиеся губы:
— Тихо… Порядочек…
Перешагнул через бабку, еще два шага к озеру — и ухнул в воду, поплыл…
— Вот тебе и «собороваться начал», — удивленно проскрипела Сыромятиха, потирая поясницу. — Век доживаю, а впервой угораздило собственной хребтиной дверь открыть…
Девчонки не удержались, прыснули в кулачки, тоже впервые увидев счастливую и довольную Сыромятиху, а когда она стала подниматься и заойкала как молодуха: «Ой, мамоньки родные! Да откуда в нем силища-то взялась?! Вот так шабаркнул меня, старую! Ой-е-еченьки…» — тут уж в открытую расхохотались, откинули недомерки-простынки, и не успела бабка глазом моргнуть, — подхватили ее под руки и, перекрывая собственным визгом бабкины вопли, бултыхнулись в темную синь вечернего озера.
А на крутояре, у дома, уже истомились и ждали банщиков. Первым сорвался вниз Егорка.
— И-и-эх! — он на бегу сбросил рубашку, один ботинок и прямо в портках неуклюже шмякнулся брюхом на воду, радостно заголосил, подбавляя суматохи.
Сыромятиха вопила неожиданно молодым, истошным голосом, за-полошно молотила по воде руками, отбивалась от девчонок, потом уцепилась за Егорку.
— Егорша, ради Бога, спаси меня от лихоманок, вытащи на твердь земную…
Бочком и впритруску сбежал к воде Яков Макарович. Не разобравшись в сумерках, кто тут кого обижает, он треснул по шее Егорку, когда тот уже вытаскивал бабку на берег. Егорка взвыл и упал обратно в воду, а там на него напали Аленка с Юлькой, топить его начали за предательство.
Старуха, обретя устойчивость, вернула и прежнюю свою сердитость, хотя в прилипшей к худобе мокрой станушке походила на кошку, ошалевшую от неожиданного купания.
Константин Петрович Масальский (1802–1861) – популярный русский писатель середины XIX века. В 1821 году окончил дворянский пансион при Петербургском университете; служил в министерствах внутренних и иностранных дел. Напечатал в журналах и выпустил отдельно множество романов, повестей и пьес, главным образом исторических. Кроме того, он написал несколько исторических работ, а также впервые перевел с подлинника «Дон Кихота» Сервантеса. Масальский не обладал крупным литературным дарованием, но живость и внешняя занимательность его произведений, в которых часто присутствует почти детективная интрига, создали им успех в 30–40-х годах XIX века.В данный том включены три исторических произведения Масальского.
Пьер Амброзио Курти (годы жизни не установлены) – итальянский писатель, мастер исторического повествования, засвидетельствовавший своими произведениями глубокое знание древней римской жизни.В романе «Под развалинами Помпеи», окончание которого публикуется во втором томе данного издания, живой кистью художника нарисована картина римского общества в самый интересный и поучительный с исторической точки зрения период римской истории – в эпоху «божественного» императора Августа. На страницах романа предстанут перед читателем Цицерон, Гораций, Тибулл, Проперций, Федр, Овидий и другие классики Древнего Рима, а также императоры Август, Тиверий, Калигула, Клавдий и Нерон.
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.
Пьер Алексис Понсон дю Террайль, виконт (1829–1871) — один из самых знаменитых французских писателей второй половины XIX века; автор сенсационных романов, которые выпускались невиданными для тех лет тиражами и были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Наибольшую известность Понсону дю Террайлю принес цикл приключенческих романов о Рокамболе — человеке вне закона, члене преступного тайного общества, возникшего в парижском высшем свете. Оба романа, представленные в данном томе, относятся к другой его серии — «Молодость Генриха IV», на долю которой также выпал немалый успех.
Василий Федорович Потапов (годы жизни не установлены) – русский беллетрист II-й половины XIX века; довольно плодовитый литератор (выпущено не менее ста изданий его книг), работавший во многих жанрах. Известен как драматург (пьесы «Наполеон в окрестностях Смоленска», «Чудеса в решете»), сказочник («Мужичок с ноготок, борода с локоток», «Рассказы Фомы-старичка про Ивана Дурачка», «Алеша Попович», «Волшебная сказка о гуслях-самогудах» и др.), поэт (многие из названных произведений написаны в стихах). Наибольшую популярность принесли Потапову его исторические произведения, такие как «Раскольники», «Еретик», «Черный бор, или таинственная хижина» и другие. В данном томе публикуются повести, рассказывающие о женщинах, сыгравших определенную роль в истории русского государства.
Серия: "Стрела" Во время строительных работ в Керчи в подполе разрушенного дома находят золотую вазу с изображениями из скифского быта и ряд других предметов. Как они туда попали, из какого кургана их добыли, кто были люди, их спрятавшие, - археологи или злоумышленники? Над решением этих и многих других вопросов, связанных с находкой, работает группа археологов. Разгадывая одну загадку за другой, они находят следы тех, кто добрался до сокровищ, а затем находят и самый курган. Находки помогают ученым сделать серьезный вклад в историю скифских племен.
Сибирь издавна манила русских людей не только зверем, рыбой и золотыми россыпями. Тысячи обездоленных людей бежали за Уральский Камень, спасаясь от непосильной боярской кабалы. В 1619 году возник первый русский острог на Енисее, а уже в середине XVII века утлые кочи отважных русских мореходов бороздили просторы Тихого океана. В течение нескольких десятков лет спокойствию русского Приамурья никто не угрожал. Но затем с юга появился опасный враг — маньчжуры. Они завоевали большую часть Китая и Монголию, а затем устремили свой взор на север, туда, где на берегах Амура находились первые русские дальневосточные остроги.
На Собольем озере, расположенном под Оскольчатыми хребтами, живут среди тайги три семьи. Их основное занятие – добыча пушного зверя и рыболовство. Промысел связан с непредсказуемыми опасностями. Доказательством тому служит бесследное исчезновение Ивана Макарова. Дело мужа продолжает его жена Вера по прозванию соболятница. Волею случая на макарьевскую заимку попадает молодая женщина Ирина. Защищая свою честь, она убивает сына «хозяина города», а случайно оказавшийся поблизости охотник Анатолий Давыдов помогает ей скрыться в тайге. Как сложится жизнь Ирины, настигнет ли ее кара «городских братков», ответит ли Анатолий на ее чувства и будет ли раскрыта тайна исчезновения Ивана Макарова? Об этом и о многом другом читатели узнают из книги.
На рубеже XIX и XX веков на краю земель Российской империи, в глухой тайге, притаилась неизвестная служилым чинам, не указанная в казенных бумагах, никому неведомая деревня. Жили здесь люди, сами себе хозяева, без податей, без урядника и без всякой власти. Кто же они: лихие разбойники или беглые каторжники, невольники или искатели свободы? Что заставило их скрываться в глухомани, счастье или горе людское? И захотят ли они променять свою вольницу на опеку губернского чиновника и его помощников?
Отец убивает собственного сына. Так разрешается их многолетняя кровная распря. А вчерашняя барышня-хохотушка становится истовой сектанткой, бестрепетно сжигающей заживо десятки людей. Смертельные враги, затаившись, ждут своего часа… В небольшом сибирском селе Зеленый Дол в тугой неразрывный узел сплелись судьбы разных людей, умеющих безоглядно любить и жестоко ненавидеть.