Последний одинокий человек - [5]

- Должен сказать... - начал было я и вдруг замолк на полуслове.

Он сидел там, через проход от нас. Я понял, что это Мак, а не просто кто-нибудь, похожий на Мака, по тому, как он попытался втянуть голову в плечи, чтобы я не узнал его. Лицо моей жены стало белым, как мел. Мы поднялись. Увидев нас, он бросился бежать. Я поймал его на полпути от кинотеатра, схватив за руку и развернув лицом к себе.

- Какого черта, что все это значит? - заорал я.

- Это самое гнусное надувательство, с каким я когда-либо сталкивался!

Если бы что-нибудь случилось с близнецами, это был бы конец. С детьми нельзя было заключать Контакта раньше, чем они достигнут школьного возраста. И он еще имел наглость препираться со мной! Оправдываться! Он мямлил примерно следующее:

- Простите, но я так нервничал, что не мог этого больше выдержать. Я удостоверился, что все в порядке, и хотел только выйти ненадолго, и ...

Моя жена как раз догнала нас, и началось!.. Мне и в голову не приходило, что она знает столько бранных слов. Под конец, размахнувшись, она ударила его по лицу своей сумочкой, а потом ринулась к машине, увлекая меня за собой. Всю дорогу до дома она говорила, какой я идиот, что связался с Маком, а я отвечал - и это было правдой, - что помог ему, так как считал, что никто больше не должен оставаться одиноким и без Контакта. Но все это оставалось не более чем пустым звуком.

Самое ужасное, что я когда-либо слышал, были вопли двойняшек, когда мы вошли. Однако ничего страшного с ними не произошло, разве что они почувствовали себя покинутыми и несчастными. Мы баюкали их и суетились вокруг них, пока дети не затихли.

Когда мы, наконец, облегченно вздохнули, на пороге появился он. Он открыл дверь ключом, который мы отдали ему, оставляя в няньках, на случай, если ему понадобится выскочить на минутку - мало ли что. Ну одно дело минутка, но красться за нами до кинотеатра и потом сидеть там до конца сеанса - совсем другое.

Я просто онемел, когда увидел Мака. Потому-то и не прервал его тотчас, когда он забормотал:

- Прошу вас, вы же должны понять! Я хотел только убедиться, что с вами ничего не случилось! Если бы вы попали в аварию по пути в кинотеатр, а я не знал бы об этом, что было бы со мной? Я просто места себе не находил, думая об этом, и, наконец, не мог больше этого вынести; я только хотел удостовериться, что с вами все в порядке, но когда дошел до кинотеатра, то забеспокоился, как вы поедете обратно, и ...

Не находя слов, я развернулся и со всего маху заехал ему в челюсть. Он чуть не вылетел на лестницу, ухватившись за косяк, чтобы не упасть. Лицо его искривилось, как у маменькиного сынка, которого побили мальчишки.

- Не прогоняйте меня! - хныкал он. - Вы мой единственный на свете друг! Не прогоняйте меня!

- Друг! - рассвирепел я. - После того что вы сегодня сделали, я не назвал бы вас своим другом, даже если бы вы были единственным оставшимся на Земле человеком! Я оказал вам услугу, а вы отплатили за нее в точности так, как предсказывала Мери. Убирайтесь к черту отсюда и не вздумайте больше возвращаться! Первое, что я сделаю утром - это пойду в Службу Контакта и вычеркну вас!

- Нет! - взвизгнул он.

Я даже представить себе не мог, чтобы мужчина мог так визжать - точно в лицо ему тыкали докрасна раскаленными железными прутьями.

- Нет! Вы не можете этого сделать! Это бесчеловечно! Это...

Я сгреб его в охапку и выхватил у него из пальцев ключ; как он ни цеплялся за меня, как ни умолял, я вытолкал его вон и захлопнул дверь перед его носом.

В ту ночь я не мог заснуть: метался, ворочался с боку на бок, уставившись в темноту. Где-то через полчаса я услышал, как жена села на своей постели.

- Что с тобой, милый? - спросила она.

- Не знаю, - ответил я. - Мне, должно быть, стыдно, оттого что я так поступил с Маком, выкинув его вон.

- Глупости! - возразила она. - У тебя слишком доброе сердце. Он оставил малышек одних, после того как дал тебе слово! Теперь успокойся и спи. Я разбужу тебя пораньше, чтобы ты успел зайти до работы в Службу Контакта.

- Тут-то - как будто он подслушивал, - я и перехватил его.

Я ни за что бы не смог описать - будь у меня хоть двадцать жизней, - то гнусное, злорадное, иудино торжество, которое кипело в нем в ту минуту. Я не мог бы передать того ощущения: "Ха, вот я и снова провел вас!", или смутного злорадства: "Вы сделали мне гадость, так вот же какую гадость я преподнесу вам!"

Я, кажется, несколько раз вскрикнул, когда сообразил, что произошло. Конечно, он впутал меня в этот Контакт точно так же, как проделывал это раньше со многими другими, - только они умели вовремя раскусить его и вычеркивали без предупреждения. Когда он узнавал об этом, поздно уже было выкидывать такой гнусный трюк, какой он выкинул со мной.

Я сказал ему, что собираюсь вычеркнуть его утром. Решение было, что называется, односторонним, так что он бы никак не смог остановить меня. Должно быть, что-то в моем голосе подсказало ему, что я тверд в своем намерении. Да, он не в силах был остановить меня, но опередить - мог. И он сделал это.

Он выстрелил себе в сердце.