Последний очевидец - [3]

Но время врачует. В самом конце крымской эпопеи Врангеля произошла встреча, которой Шульгин не придал сначала особого значения. Девушка-радистка, которую арестовали по недоразумению контрразведчики, даже хотели расстрелять. Василий Витальевич вступился, заставил разобраться. Девушка оказалась дочерью генерала Седельникова. Ее звали Мария Дмитриевна.

Вот и все. Просто выручил человека.

…Она нашла его после, в Константинополе. Он сказал:

— Мне сорок три года, я вдвое старше вас. У меня взрослые дети. Я устал от утрат, от жизни…

Мария ответила просто, как в кино:

— Давайте попробуем.

И они прожили вместе почти полвека. В Константинополе («в одном доме, чýдное место, которое принадлежало прежде Русскому посольству; так раньше когда-то был гарем»), в дальнейших скитаниях. И наконец, в Сербии, в Сремских-Карловцах, откуда его с бидоном увезли на Лубянку…

Когда его выпустят и поместят в дом престарелых в Гороховце, она добьется разрешения и приедет к нему из Венгрии.

Десять лет они прожили в старом тихом Владимире в однокомнатной квартире на улице Фейгина (дом 1, квартира 1). В 1968 году Мария Дмитриевна, Марийка, как называл ее старик, умерла от рака. Ему оставалось жить без нее еще почти восемь лет.

Она не забывала его и после смерти. Приходила — во сне и наяву — в трудные минуты, советовала нужные лекарства, предупреждала о неприятностях.

Одна из записей, 3 сентября 1971 года: «М. Д. была (во сне) так оживлена и весела, как никогда еще со времени ее смерти. Причина этого осталась мне неизвестной». В мире наших умерших своя логика. Видимо, ей было открыто в тот день нечто такое, что еще не положено было знать ему, живому.

Двадцатый век, подчеркивал он не раз, — век национализма и фашизма. В одну из долгих бесед, в начале семидесятых, когда В. В. Шульгин гостил у меня в Красногорске, мы попытались, перечитывая главы из старых его книг, сформулировать, как он говорил, «аксиомы националистической этики», которым он старался следовать в жизни. И которые, думаю, поучительны для всех.

Национализм есть способ смотреть на мир глазами своей нации, оценивать ситуации и поступки с точки зрения интересов своей нации, жить и мыслить в традициях и понятиях своего национального космоса. Поэтому первая аксиома Шульгина (в книге 1929 года он называл ее «аксиомой националистического мира») звучит так:

«Каждая нация, раса, народ имеет право на место под солнцем. Хороша она или плоха, но тем фактом, что она существует, она имеет ярлык на продолжение бытия. Народ народился на свет Божий, он существует, он хочет существовать и дальше. И хочет быть таким, как он есть. Русский народ, разумеется, не составляет исключения. Поэтому, ввиду выше указанной политической аксиомы, он имеет право существовать и далее. И притом в качестве именно русского, а не какого-либо другого народа».

Вторая — «аксиома вождя». Для каждого народа существует свой оптимальный образ существования. Поэтому, строго говоря, сколько в мире наций — столько и типов национализма. Но для анализа удобнее свести разговор к различию двух основных типов. «Еврейская солидарность, — писал Шульгин в книге «Что нам в них не нравится», — существует вне зависимости от того, нарочитая ли она (по приказу тайного правительства) или бессознательная. Муравьи и пчелы тоже солидарны до удивительности, но они бессознательно солидарны. Кто-то, конечно, муравьями и пчелами управляет, но этот «кто-то» не персонифицируется в ком-нибудь, слепо повинуется видимым вожакам и выполняет их приказы. Среди людей можно тоже себе представить эти два типа солидарности. Солидарность бессознательная, или непосредственная, и солидарность — «через фокус». В первом случае люди стремятся к одной цели без видимого приказа — это, скажем, случай пчелиный или еврейский; во втором случае люди делают общее дело только по приказу своего видимого вожака или владыки — это, скажем, случай бычий или русский».

«Мы, русские, носим в себе какое-то внутреннее противоречие. Мы (особенно остро это чувствуется со времени революции) не лишены патриотизма; мы любим Россию и русскость. Но мы не любим друг друга: по отношению к ближнему своему мы носим в душе некое отталкивание».

Отсюда вывод:

«Для русских наивыгоднейшая форма общежития есть вожачество. К такому вожачеству (в форме монархии, диктатуры или иной) русские, понявшие свою истинную природу, будут стремиться. Важно для русских не то, будет ли парламент, Земский собор, вече или еще что-нибудь в этом роде. Важно, чтобы у нации был духовно-политический центр. И важно, чтобы был вожак, который ослаблял бы неистовое взаимотрение русского народа, направлял его усилия к одной цели, складывал бы русские энергии, а не вычитал их одну из другой, как это неизменно делается, когда воцаряется хаос, именуемый некоторыми «русской общественностью», а другими — «российской демократией».

Исторически Россия так и жила. Великие князья… цари… императоры… Но «времена меняются. В былое время было достаточно быть Царем, чтобы вбирать в себя все лучшие токи нации. Сейчас государь, который хотел бы выполнить царево служение былых времен, должен быть