Последний месяц года - [12]

Где-то в глубине квартиры тоненько пробили часы, и Рылеев прислушался, считая удары: «Раз… Два… Пять… Семь…» Он невольно поглядел в ту сторону, откуда доносился бой, и почувствовал, что Пестель перехватил его взгляд. Рылеев покраснел от смущения.

Пестель поднялся, огладил пуговицы сюртука и, засунув палец за ворот, оттянул его.

— Наш разговор длится больше двух часов, — сурово сказал он. И вдруг добавил другим, мягким и неожиданно просительным голосом: — Знаете что, Рылеев, может, мы договоримся хотя бы о том, чтобы сообщить друг другу необходимые сведения об обществах, как о Северном, так и о Южном? Я готов представить «Русскую правду».

— Да, да, конечно, — быстро согласился Рылеев.

Но, когда Пестель завел речь о новой встрече, Рылеев ответил отрывисто и даже резко:

— Только в присутствии Трубецкого, Тургенева, Оболенского и Никиты Михайловича Муравьева!

Пестель по-военному четко откланялся и вышел из кабинета. Рылеев слышал, как Петр помогал ему надеть шинель, как хлопнула входная дверь. Шаги Пестеля давно уже затихли, а Рылеев все сидел за бюро, обхватив голову руками, и чувствовал, что в эту ночь опять не уснуть.

Глава четвертая «Полярная звезда»

Приезд Пестеля в Петербург был не напрасен. После долгих споров решили оставить Северное и Южное общество в их настоящем положении до 1826 года. А в 1826 году собрать уполномоченных от обоих обществ, чтобы они избрали общих правителей. То есть это означало собрать в 1826 году объединительный съезд.

По предложению Рылеева постановили получить от Пестеля в письменном виде «Русскую правду», а от Никиты Муравьева — конституционный проект, и выбрать все хорошее и полезное как из «Русской правды», так и из конституции Никиты Муравьева, и создать третью, единую конституцию.

Видно, прав был Михаил Павлович Бестужев-Рюмин, когда говорил, что надо чаще тревожить северян набегами…

После отъезда Пестеля прошло еще несколько бурных собраний, каких давно не помнили в Северном обществе. Пущину предложили переехать в Москву, чтобы оживить деятельность московской отрасли, — звено, по мнению Пестеля, необходимое.

Николай Тургенев уезжал за границу лечиться. Никита Муравьев хотел пожить в деревне и без помех заняться работой над проектом конституции. Трубецкой принял предложение корпусного командира и переводился на службу под Киев.

В Петербурге оставались лишь Рылеев и Оболенский. И Рылеев понял: отныне все дела Северного общества ложатся на его плечи. Он перебирал имена единомышленников, и круг Северного общества казался ему узким и тесным. Надо было воспользоваться своим правом вербовать новых членов. С кого начать?

Знакомых у Рылеева в Петербурге было множество, но самыми близкими друзьями считал он братьев Бестужевых — Николая и Александра. И чем больше раздумывал он над судьбой общества, тем яснее понимал, что без их помощи ему не обойтись.

«И как это получилось, что они до сих пор не с нами?» — спрашивал он себя.

В памяти вставали казавшиеся теперь такими далекими годы, когда он, оставив военную службу, приехал в Петербург. Перезнакомившись со всеми столичными литераторами, Рылеев еще тогда сблизился с Николаем Бестужевым, морским офицером, недавно вернувшимся из заграничного плавания. На заседаниях Общества российской словесности, которое часто посещал Рылеев, к мнению Николая Бестужева уважительно прислушивались. Николай Александрович был тонким ценителем поэзии, сам переводил из Байрона, внимательно следил за современной литературой.

Шли годы, дружба их крепла, и Рылееву казалось, что не может быть на свете человека, которого он полюбил бы больше. Но вот однажды Николай Александрович сказал Рылееву, что в Петербург приезжает его брат Александр. Рылеев и раньше слышал об Александре Бестужеве, или, как его называли в литературных кругах, Марлинском — так подписывал он некоторые свои произведения. И друзья и враги единодушно признавали талант Марлинского.

Рылеев с волнением ожидал его приезда. В тайне души он заранее ревновал Николая, боялся, что с возвращением брата они меньше станут бывать вместе.

Придя однажды на заседание Общества российской словесности, Рылеев увидел Александра Бестужева. Стройный, широкоплечий, затянутый в блестящий адъютантский мундир, он сидел в кресле, вытянув длинные ноги в узких лакированных сапогах, и на лице его было выражение спокойной вежливости. Поэты читали стихи, а когда чтение окончилось и председатель общества попросил присутствующих высказаться, Александр Бестужев встал и, сжав сильными пальцами спинку кресла, негромко заговорил. Слова были точные, меткие.

Случилось невероятное. С этого вечера Рылеев, который считал себя лучшим другом Николая Бестужева, стал оказывать явное предпочтение его брату.

Рылеев давно мечтал издавать журнал. Но на это нужны были деньги и время. А времени, как и денег, у Рылеева всегда не хватало. Познакомившись с Александром Бестужевым, Рылеев все чаще подумывал о том, что мечта его могла бы осуществиться, если бы этот человек — талантливый и деятельный — согласился стать его соиздателем.

К величайшей своей радости, Рылеев встретил с его стороны самое горячее сочувствие. Правда, Бестужев стал уговаривать Рылеева издавать альманах, а не журнал.